Малютка с лесного озера

— Ты опять своё! — жалобно сказала мама.

— А из школы он придёт, так я уж давно дома буду. — Голос у бабушки был непреклонный. — Одна беда: Марье Сидоровне наша прекрасная Масенька не даёт свободного ходу по квартире. Марья Сидоровна так и говорит: «Да неужели я Женечку не накормлю перед школой, и не присмотрю, и не отправлю? Да я его с пелёнок знаю. Меня, говорит, только выдра останавливает».

— Прасковья Ивановна, я вас очень прошу, пусть Женька хоть в третий класс перейдёт. — Папа сказал это таким просительным тоном, что лицо у бабушки смягчилось. — Вы же знаете, Варя по вечерам в техникуме…

Бабушка опять стала суровой.

— А ее никто и не привязывает к дому. Если б не выдра, так Марья Сидоровна с удовольствием. Выдра её только останавливает.

— Да зачем мне Марья Сидоровна? — от досады тонким голосом пропищал Женя. — Если эта старая трусиха…

— Молчать! — прикрикнул отец. — Как ты смеешь так говорить о старом заслуженном человеке?

Обед закончился в полном молчании.

Потом мама стала собирать папу в рейс: он уезжал с ночным поездом. Бабушка перемыла посуду и куда-то ушла. Маська спала. Женя сделал уроки, хотел почитать, но вдруг вспомнил и подошёл к отцу, лежавшему на диване с газетой.

— Папа, а что это… вот бабушка потеряла… квали… кация какая-то?

— А-а, — сказал отец. — Квалификация — это уменье хорошо работать. А ты её на полу искал, дурачок. Бабушка наша — отличная ткачиха, у неё высокая квалификация. Конечно, она её еще не потеряла, но боится, что от долгого бездействия утратит сноровку. Квалификация, брат, дело большое, она годами приобретается. Вот, к примеру, машинист или хоть тот же кочегар…

Папа стал рассказывать, как постепенно кочегару всё легче и легче даётся его нелёгкая работа, как всё лучше и лучше он узнаёт паровозную топку и все сорта угля. Женя слушал, и, хотя теперь он понял, что такое квалификация, ему всё-таки почему-то казалось, что это что-то живое, вроде зверя. И некрасивое, — не сравнишь с Маськой. Но вот бабушке она нравится, эта квалификация, похожая на облезлую гусыню, и она тянет бабушку из дому прочь от Жени с Маськой.

Ночью папа уехал в рейс. Рано утром, еще лёжа в кровати, Женя слышал, как бабушка о чём-то спорила с мамой.

А днём позже, когда Женя вернулся из школы, бабушка деловито сообщила ему:

— Завтра мне с утра на работу, так давай приучайся перед тем, как уходить в школу, запирать Маську. Жаль, клетки нет. Ну, пробуй, под силу тебе этот чемодан сдвинуть?

Уже некоторое время бабушка, уходя в лавку, если Жени не было дома, засаживала Маську в ящик, а сверху что-нибудь ставила. Сперва это была бельевая корзина, но вскоре Маська научилась её сдвигать и вылезала, тогда бабушка стала покрывать ящик противнем, который придавливала кирпичами. Маська и это сооружение сталкивала головой — с каждым днём она становилась сильнее. Наконец, бабушка приспособила чемодан и уже поверх чемодана укладывала кирпичи.

Итак, «квалификация» пересилила Женю с Маськой. Бабушка отдала ей предпочтение и ушла работать в свой цех.

Пропажа

На улице было холодно. Противный осенний дождик перестал, но зато подул ветер. Всё-таки мама отпустила Лиду проводить папу до угла. Он сегодня поехал в свой институт к двенадцати. А Лиде надо же подышать свежим воздухом перед школой.

Вернувшись во двор, Лида слонялась от подъезда к подъезду, перепрыгивала через лужи, осторожно ходила по ним. Чёрные резиновые ботики от воды заблестели. Только ботики и блестели. А всё вокруг — небо, дома, голые сучья деревьев посреди двора — было серое, тусклое.

Никто не гулял, и Лида уже хотела идти домой, как вдруг услышала какие-то странные звуки. Кто-то всхлипывал, бормоча, задыхаясь, громко хлюпая носом.

Лида насторожилась: откуда это? И вдруг из подъезда выскочил Женька Сомов. Да в каком виде! В одной тонкой мятой рубашке с незастёгнутым воротом, с голой стриженой головой — это в такой-то холод! — весь синий, дрожит, один чулок спустился, по лицу слёзы текут. Выскочил и давай кричать:

— Мась-Мась! Мась-Мась!

Озирается по сторонам, завыл тихонько и опять со слезами, со всхлипами:

— Мась! Мась!

Лида подошла к нему и сказала рассудительно:

— Ты с ума сошёл — голый бегать, когда поздняя осень на улице! Простудишься!

Тут Женя её заметил и заревел в три ручья:

— Уб-бежа-ала! Пропадёт теперь…

— Кто убежал? Говори толком!

— Ма-аська! Наверно, на улицу убежала. Я везде искал, весь обыскался. Дверь была заперта, я не открывал, может, Марь-Сидра-на-а нечаянно выпустила-а…

И опять заплакал, да так горько, что Лиде жаль его стало. Она решительно взяла его за руку:

— Ступай в дом, оденься! Голый ты дольше не найдёшь.

— Она, может, в подвал заползла. Ты не видела?

— Ничего я не видела. Иди, иди! — Лида двумя руками втолкнула Женю в подъезд и потащила его вверх по лестнице.

— Ты на каком этаже живёшь?

— На третьем. Ой, а я дверь не захлопнул? У меня ключа нет.

К счастью, дверь оказалась приоткрытой. Лида довела Женю до двери и хотела уйти. Но теперь он схватил её за руку.

— Не уходи! Я пальто надену, вместе пойдём искать.