Малютка

Элена вела «мерседес», а Сарате, сидя на пассажирском сиденье, ломал голову над новыми обстоятельствами.

— Ты хоть что-нибудь понимаешь? — спросил он.

— Немного. Видимо, Ческа что-то расследовала. И делала это тайком. И расследование привело ее на животноводческую ярмарку.

— А еще мы знаем, что она искала свою дочь и нашла ее. Как одно связано с другим?

— А еще ее шантажировали.

— Уверяю тебя, Элена, ее загнали в ловушку. Ни одна гостиница не ведет съемку в номерах — где это видано? Камеру установили специально, ради шантажа.

— Получается, кто-то знал, что там произойдет убийство?

— Понятия не имею.

— Я тоже. Давай помолчим, не возражаешь? Мне надо подумать.

Но пазл не складывался. Элена вспоминала, как позвала Ческу к себе в ОКА. Ческа работала в убойном отделе, и его руководитель отзывался о ней очень хорошо: умная, тренированная, трудолюбивая, способная. Инспектор ни разу не пожалела о своем решении, она искренне привязалась к Ческе. Элена грустно улыбнулась: гибель сына заставила ее покончить с прежней жизнью и разорвать ставшие почти семейными связи со всеми коллегами, включая Ческу, как бы больно это ни было.

А Сарате думал о той ночи, когда пропала Ческа. Он еще не понимал, как глубоко эти мысли врастали в него, пронизывая насквозь кишки, печень, легкие, мозг. И сердце. «Если бы я отвечал на ее сообщения, она бы уговорила меня вернуться домой. Если бы я не ушел, Ческа была бы в безопасности. Если бы я был внимательным и чутким, мы бы в тот вечер распили бутылку вина, и она, может быть, рассказала бы мне, почему так странно вела себя в последнее время».

Чтобы выбраться из водоворота мрачных мыслей, он прибегал к разным хитростям: перебирал эпизоды из жизни друзей, напевал про себя любимую песенку, вспоминал, когда в последний раз смеялся от души. Но ни одна уловка не срабатывала. «Будь я хорошим человеком, Ческа сейчас была бы здесь. Это я виноват. Я виноват. Я».

Глава 24

Когда Ордуньо и Рейес вернулись на скотобойню, Эмилио Суэкоса на рабочем месте уже не было.

— В «Шанхай-Ривер» отправился?

— Наконец-то я смогу туда попасть! Может, там и работать останусь, — дурачилась Рейес.

«Шанхай-Ривер» только что открылся, и клиентов пока было немного. Внутри клуб выглядел еще хуже, чем снаружи: треснутые зеркала, обшарпанные красные диваны, полки с бутафорскими бутылками. Пара посетителей болтала с девочками. Все пили — мужчины из рюмок, девушки из коктейльных бокалов. На девочках не было никакой одежды, только стринги, подвязки, чулки, лифчики… Женщина чуть старше сорока, сидевшая у барной стойки, с любопытством разглядывала Рейес. Ордуньо подошел к ней, но не успел он заговорить, как женщина начала возмущаться:

— Ты с собой в рестораны еду носишь? А зачем тогда свою шлюху в клуб притащил?

Ордуньо вытащил значок.

— Я из полиции, как и моя спутница. Сделаем вид, что я ничего не слышал.

— Не злись, Ордуньо. Мне приятно, что меня приняли за свою.

— С такой хорошенькой мордашкой ты бы не угодила в свинарник вроде этого, — ответила женщина (судя по всему, бандерша). — Ты еще и испанка, это выше котируется.

— А куда бы я угодила? — с веселым азартом спросила Рейес.

— В Мадрид или в Барселону, точнее не скажу. Столько лет уже торчу в провинции, что даже не знаю, где теперь бизнес делают. Меня зовут Осирис, и я тут главная.

Игнорируя нетерпение Ордуньо, Рейес подошла поцеловать ее в щеку, как положено при знакомстве.

— А я Рейес, навещу вас как-нибудь, когда будет побольше времени. Мне очень интересно, как все это работает.

Ордуньо решительно положил конец их болтовне:

— Я ищу Эмилио Суэкоса.

— Здесь никто не называет настоящих имен. Думаешь, меня правда зовут Осирис?

— Ветеринара, — пояснила Рейес.

— А, этого. Он уже в номере. Пошел наверх с Валькирией, она новенькая. Вот посмотрим, заплатит он или, как всегда, скандал устроит.

Открыв дверь в комнату на верхнем этаже «Шанхай-Ривер», они застали ветеринара сидящим на кровати. Перед ним на коленях стояла женщина и делала ему минет. К удивлению полицейских, она была чернокожей.

— Убирайся. — Ордуньо показал ей значок.

Рейес так и не смогла объяснить негритянке, что валькирии должны быть рыжеволосыми: не успела она открыть рот, как девушка пропала. Эмилио Суэкос натягивал трусы, испуганно глядя на полицейских.

— Сейчас покажу тебе одно видео, и посмотрим, останешься ли ты таким же необщительным, как сегодня утром. Одну фирму может ждать встреча с санитарной инспекцией, а ты, скорее всего, сильно пострадаешь.

Ордуньо сел на кровать рядом с Суэкосом и обнял его за плечи, как лучшего друга, таким образом заставляя обратить внимание на видео, воспроизводившееся на экране телефона: изувеченные свиньи, содержавшиеся в чудовищных условиях.

— Я делаю, что скажут, — пробормотал ветеринар.

— У тебя проблемы, но я тебя из них вытаскивать не буду. Впрочем, если скажешь, кому ты выписал тот рецепт на азаперонил, я, может, и замолвлю за тебя словечко. Тогда тебе дадут на несколько лет меньше, чем следовало бы.

— Толстенный мужик. Лысый, зубы торчком. Но как зовут — не знаю.

Ордуньо встал:

— Дело твое.