Малкут

В-третьих, Карлос в сказке общается с ребенком. Ребенок - образ человечества. Так же Иисус, и Будда, и Кришна общались с людьми, рассказывая им сказки, иначе никто бы их не понял. Сказка - это форма. Все они были аватарами друг друг друга. Вообще, СуперКарлос - это для профанов. Карлос существовал всегда. Супером он является с точки зрения современного состояния человечества. Он - над ними. Он выше их. Слово "король" происходит от Карлоса, ибо он - повелитель человеческих дум и стремлений. И одновременно - воплощение духовного поиска. Надеюсь, вы понимаете, о чем это я. Вы посвященный?

- В каком-то смысле.

- Благодарю. Это ответ посвященного. Знаете, что бы я вам посоветовал? Обратитесь в Николаевский централ. Там работает выдающийся специалист в интересующей вас области. Мы встретимся позже. Auf Wiedersehen, Kamerad.

***

Водитель рыжего "Москвича" был нервен и словоохотлив, что выдавало в нем профессионального шоферюгу. Русинский остановил машину на улице Береговой, впадавшей в широкий и древний Озерный тракт. Его путь лежал к Николаевскому централу - бывшей царской тюрьме, где в настоящее время располаглось нечто вроде хосписа для неизлечимых инвалидов Армагеддона. Как правило, душевнобольные уже никогда не возращались из централа.

Одесную жарило солнце, ошуйную гнила колоссальная свалка, устроенная меж старых небрезгливых сосен. Водила изливал боль разума.

- ...Вот, к примеру, мамаша моей тещи. Бабке девяносто лет, последние сорок пять живет без мужа - сгорел на работе. Видать, эта смерть произвела на нее сильное впечатление - с тех пор, прикинь, не переодевается, так что сейчас к ней не подойдешь без противогаза. Я говорю: "Бабушка, ваши одежки провоняли совсем, стерлись до дырок, сплошная порнография, вот вам новые юбки, кофточки - переоденьтесь, ну ради Бога." Так она уперлась как баран, лежит на своей койке и теребит свои тряпки, жалуется на злые времена. Говорит, мол, не верю я в эти ваши новые платья - свои-то ближе. Вы, говорит, мне всякую фигню подсунете, я знаю. Ведите меня к портному, пущай залатает.

- Если тебя это достает, сорви с нее лохмотья, - задумчиво вмешался Русинский.

- Ага! Щас. Это же тяжелая статья! За это вышка полагается в нашем самом гуманном в мире суде.

- Жаль, что ты не китаец. Там почитают стариков. И вообще, любую древность, потому что будущего у них нет. Я слышал, это очень старый народ.

- Но мы-то моложе.

- У нас есть Библия, а там говорится, что старики существуют для нашего испытания в милосердии.

- Хорошо, - оживился водила. - То есть имеется в наличии некий непреложный порядок от Бога. А она его отрицает.

- Так ведь эти тряпки - на разумном существе. И вообще, есть такой божественный опыт - опыт наблюдения за изнашиванием одежды. Переживание такое. Мысли о полной наготе, вызывающие эрекцию духа...

- А у женщин? Что у женщин-то поднимется? Потому-то и спорили мужики древние, есть у них душа или нет. И эту дуру старую ты считаешь разумным существом? Сорок пять лет не снимать колготок?! Если я соглашусь с твоим милосердием, то писец моим мозгам. Стану таким же, как эта выдра. Хотя, добавил водила, измяв лицо гримазой раздумья, - быть счастливым дураком тоже не всегда хочется. Это все равно что иметь первую красотку на Москве - но в полной темноте. И не располагая воображением. С другой стороны, секс у нас в эсэсэсэр - явление тактильное... Мы только ненавидим глазами. Все остальное - наощупь. Скажи совкам "наслаждайся" - и все ломанутся в темноту, насиловать. А кто не побежит - того, стало быть, оприходуют первым...

Русинский понял, что хочет пить, но по-спартански отвлекся от воображения, полного запотевших бутылок пива.

- Однако, приехали, - весело бросил шофер. - Вот он, твой централ. Располагайся.

***

Русинский увидел примерно то, что и ожидал увидеть. Обшарпанная серая громада вздымалась среди густого сосняка, шумевшего под ветром. Маленькая дверь в передней части здания была открыта. Русинский вошел и оказался в сыром мрачном помещении, где все напоминало о внушительной толщине стен, сжимающих пространство в узкую и обидную для души нежилую площадь.

Пройдя по коридору, Русинский толкнул рукой первую попавшуюся дверь. В камере, очевидно расчитанной на шесть человек, стояли семь двухъярусных кроватей. Камера была пуста, и на шконках сидели только двое: мужик гармонировавшего с обстановкой уркаганского типа, с испитым лицом и остекленевшими глазами цвета чифиря, и девушка лет восемнадцати; ее щеки были измазаны чем-то подозрительным.

Заметив вошедшего, девушка протянула к нему руки и захлопала гнилозубым ртом:

- Я хочу выйти замуж и иметь четырех бэбиков. Ты во сне обещал. Ты будешь работать, только не в праздники. Еще ты будешь мыть полы, посуду, купать меня в заботах и роскоши, а я буду рожать тебе бэбиков. Хорошо же, ага?

Нахохленный внезапно ожил, напрягся и просипел:

- А если ты, баклан позорный, хоть волос с ее головы упадешь, то тебе понял.

И рубанул стремительной диагональной распальцовкой.