Малкут

Русинский поднялся и пожал руку Магу. "Ну и контора, ешкин пес", подумалось ему.

***

Свежепобеленные стены подъезда были, тем не менее, густо покрыты именами рок-групп, фаллосами и аллюзиями из Булгакова. Когда Русинский спустился на первый этаж, навстречу ему пробежали двое санитаров с носилками. Остановившись, Русинский рефлекторно посмотрел им вслед. Что-то в облике этих рыжих амбалов ему не понравилось - может быть, просто то обстоятельство, что это были рыжие амбалы. Уже выйдя из подъезда и сделав несколько шагов, он почувствовал страшную слабость; все повторялось, как было в комнате общаги - когда монстр пытался вытянуть из него мозг. Чувство было паническим. Как ни старался Русинский держать себя в руках, он не уберегся от чудовищного страха и ненависти к чему-то, что впилось в него и не отпускало, и пило кровь, и было настроено очень решительно. Шатаясь от внезапной и очень заметной слабости, он побрел вдоль скамеек у подъездов, прошел один ряд, другой, третий, и на автопилоте, заметив неподалеку узкий заваленный хламом аппендикс между двумя домами, держась за шероховатую кирпичную кладку, направился к нему. Земля понеслась навстречу, выгибаясь змеей. Сжав зубы, Русинский побежал, и едва достигнув темного закутка, наконец дал волю усталости, рухнув в мутную лужу, в черное небо и грязь.

***

Продолговатое жестяное крыло с едва заметным уклоном вверх отбрасывало тень на стену. Похоже, это был край карниза. Внизу, на проржавевшем изогнутом выступе, висела продолговатая капля, подрагивая под легким ветерком.

В небе скапливались первые вечерние сгустки, но Солнце еще не покинуло горизонт. На нижнем крае капли появилось небольшое утолщение, наливаясь уходящим солнечным светом все больше и больше. Казалось, что нижний край водяной границы скрипит, прогибаясь под тяжестью земного притяжения, уже не выдерживая натиск, - и вдруг от сияющего массива оторвался шарик и, вытянувшись в полете, расплющился о лоб Русинского.

Он попытался поднять руку, и движение удалось ему со второй попытки. В голове было пусто. Вставать не хотелось, но превратившийся в мерзлую глыбу мозг постепенно возращался к жизни, и Русинский, сцепив зубы, приподнялся на локте.

- Ну и оттепель, - прошептал он без всякого выражения, глядя на измазанное грязью пальто. Затем сделал еще несколько рывков, отозвавшихся резкой болью в висках и левом боку, и присел на корточки, пережидая, когда пройдут мутные позывы к рвоте.

Первым делом, поднявшись и отпустив стену с грязно-серой кирпичной кладкой, заляпанной еще строителями, Русинский снял с себя пальто и свернул его вовнутрь. Немного подумав, он освободил карманы от пачки "Родопи", коробка спичек и двух скомканных десятирублевок, и бросил пальто в жидкий снег. Ноги сами понесли его, отяжелевшего и кренящегося на оба борта, в квартиру на третьем этаже, в первом подъезде, где еще, должно быть, не выветрился кофейный аромат.

Дверь была приоткрыта. Мертвенное чувство - первое за последние десять минут, после боли и усталости - поднялось от диафрагмы и сжалось в горле, когда Русинский толкнул дверь и вошел внутрь.

Комната пережила непродолжительную схватку: пара ваз была разбита, журнальный стол опрокинулся. Маг лежал на ковре в зале, подогнув под себя левую руку и выбросив вперед, в сторону окна, правую. На его груди был заметен аккуратный порез, сделанный ножом с треугольным лезвием. Под лопаткой и возле рта собралось немного крови.

Русинский опустился на диван, с силой сдавив ладонями голову. Партизан... Кино. Но они не смогли взять то, за чем пришли.

Закурив, Русинский обвел комнату взглядом. Затем бросил сигарету в пустой кофейник, поднялся и, взяв с вешалки в прихожей черный плащ Мага, осторожно прикрыл дверь. Только на выходе из подъезда он подумал, как ему повезло - никто не вызвал милицию.

VIII

23 марта 1986 года. 10:05 вечера

Гвардейское предместье лежало во влажной холодной тьме, будто затонувшая подлодка. Русинский осторожно пробирался вдоль единственной улицы, лишь по собачьему лаю догадываясь, что где-то рядом есть жизнь.

Полчаса назад, оставив попутный трактор с портвейновым рыцарем полей, испытывавшим явное влияние ницшеанства, Русинский понял, что дом Брама ему придется искать интуитивно или наощупь - в общем, полностью положась на судьбу. Дом номер двадцать один, сороковой от точки пересечения центрального бездорожья с местным, - эти несложные на первый взгляд координаты заставили его ходить от одной стороны улицы к другой, от забора к забору, но ни один не обозначался цифрой. Сбившись со счета, он насчитал уже как минимум три сороковых дома, но все они оказались развалинами, населенными псами. Русинский решил идти до конца - не до конца улицы, которую он прочесал уже трижды, но до конца круга, должного размотаться в спираль с наступлением утра или со смертью терпения.