Мало избранных

Обласы легко развернулись к дощанику и ринулись на приступ. Стрелы снова застучали в борта, но многие вогулы уже держали наперевес короткие медвежьи копья с широкими зазубренными листами наконечников. Обласы приближались к дощанику, сужая кольцо, а в дощанике казаки лихорадочно перезаряжали ружья, однако было понятно: вогулы запрыгнут на судёнышко раньше, чем казаки успеют огрызнуться огнём. Емельян и Лёшка Пятипалов вскочили на ноги, подняв сабли. Пантила тоже вскочил, стискивая нож, и Григорий Ильич поднялся рядом с Пантилой. У него не было оружия, и он, потянувшись, выдернул кованый шкворень от сопцового руля. Дощаник, посреди реки окружённый вогулами, готовился принять последний бой.

– Налетай, нежить! – кривя рот, осатанело зарычал Емельян.

Глава 11 Воля всевышнего

Никто не понял, как они появились. Ещё мгновение назад излучина Конды оставалась пустой, её изгиб сверкал на солнце, и вдруг от лесистого мыса к дощанику по блещущей воде уже неслись две большие насады – каждая на три пары распашных вёсел. Гребцы низко нагибались и потом в рывках откидывались на спины, а над гребцами стояли стрелки с ружьями. Едва насады приблизились на расстояние выстрела, ружья загрохотали.

Вогулы, которые уже изготовились прыгать на дощаник, повалились в обласы. Внезапное нападение ошеломило их; решимости на кровопролитие у вогулов хватало только при полном преимуществе, ведь Нахрач сказал, что русские должны погибнуть все до одного, должны исчезнуть, и злодеяния как бы не будет. Новые враги, появившиеся ниоткуда, сорвали приступ: пули насквозь прошибали борта лёгких лодок, оставляя огромные рваные дыры; Еркин и Юван с плеском упали в воду, убитые. А с насад всё стреляли и стреляли – ружей и пистолетов у неведомых пришлецов было куда больше, чем у защитников дощаника. Огромные громовые колёса катились по воде между обласов, и любое из них могло переехать лодку, смяв пополам вместе с лучниками и гребцами. Из свирепых волков, раздирающих медведя, вогулы превратились в затравленную стаю, обложенную загонщиками.

А казаки на дощанике, используя смятение врагов, успели дозарядить свои ружья и тоже из-за бортов ударили по вогулам огнём. Казаки видели смуглые, злые и растерянные лица таёжников. В тёмную воду рухнул Микеда по прозвищу Лосиное Копыто. Вогулы растерялись, не зная, что делать.

Пороховой дым расползался над плёсом тонкой синей пеленой и гасил бешеное сияние солнца на взбаламученной воде. Стрелы уплывали вниз по течению, задрав оперённые хвосты. Берега взволнованно гудели – в ельниках укладывался гром пальбы. Насады приближались. И тогда проворные обласы начали пятиться от дощаника и разворачиваться, а потом скользнули прочь и, ускоряясь, врассыпную устремились к дальнему повороту реки. Горбатый Нахрач, сжимая бесполезное копьё, обернулся и мрачно глядел исподлобья.

Две насады грузно подъехали к дощанику с обеих сторон, с хрустом ломая торчащие из бортов стрелы. Казаки изумлённо рассматривали своих спасителей: в насадах сидели татары в полосатых чапанах на голое тело и в штанах-иштонах. Лодкой справа командовал бухарец Ходжа Касым – он снисходительно улыбался казакам, а лодкой слева – Леонтий Ремезов.

– Живы, братцы? – весело закричал Леонтий. – Владыка цел?

– Вы откуда взялись, басурмане? – сверху спросил Кирьян Кондауров.

– Принимай на борт, к вам и гнали!

Леонтий первым ловко влез на дощаник, обнял Яшку Черепана – своего приятеля, увидел владыку и низко поклонился, прижимая руку к груди.

Филофей, кряхтя, поднялся на ноги.

– Не по чину я тебя встречаю, – смущённо признался он.

– Главное – на этом свете.

– Благодарю тебя, Леонтий, друг мой, – сказал Филофей.

– Не меня надо благодарить, а вот кого, – Леонтий кивнул на Касыма, который тоже перелезал через борт. – Насады евонные, и люди тоже.

Касым распрямился, горделиво расправив грудь. Казаки расступились.

– Век бы не подумал, что меня выручит магометанин, – прищурясь, усмехнулся Филофей.

– И я бы не подумал, – дерзко сказал Касым.

За мешками и грузами он вдруг заметил связанную Айкони, и сердце его дёрнулось: Айкони была так похожа на Хамуну… Её присутствие поразило Касыма – это было зримое доказательство того, что сейчас его ведёт Аллах.

– Прими почтение наше, Ходжа Касым, – Филофей склонил голову. – И твоим людям тоже почтение. От себя говорю и от товарищей своих.

– Аллах велик, – искренне ответил Касым.

Конечно, этого русского священника спас Всевышний. Так Всевышнему было угодно. Ходжа Касым ощутил его участие в своей земной жизни, когда Аллах в неизреченной милости изволил одним взмахом небесного кинжала рассечь все путы, которые сковали душу и судьбу Касыма. Это случилось две недели назад, когда в дом к Ходже Касыму пришёл Леонтий Ремезов.

– Батя согласился сменять Ваньку Демарина на Ермакову кольчугу, – сообщил Леонтий.

– Да проживёт Семён столько же лет, сколько прожил расул Ибрахим! – от души пожелал Касым.

– Но не всё ладно, – вздохнул Леонтий.