Мало избранных

— Аты молчи, Марея! — сразу отозвался Семён Ульяныч. — С тобой я не разговариваю! Я тебя с нами не звал, ты мне сама на шею навязалась! Истинно говорено: куда чёрт не поспеет, туда бабу пошлёт!

— Ежели я не нужна, — обиделась Маша, — так и не ешь кашу, которую я варю. А то ведь как в два пуза пихаешь.

— Солдат кашей причащается, — посмеиваясь, пояснил Ерофей, который по давней привычке «гулящего человека» тоже набивал брюхо за двоих.

А поручик Шамордин в этот вечер добрался до Тобольска.

Он не ожидал увидеть такой большой город. Почти на версту Иртыш у берега был заставлен дощаниками, насадами и барками, а за мачтами судов высились могучие амбары, склады брёвен и сооружения плотбищ: подлинно сибирское Адмиралтейство! Нижний посад распростёрся, докуда хватало глаз, утыканный там и сям шатровыми колокольнями. По горе расползлась многобашенная каменная крепость Софийского двора и собор с куполами. Поперёк оврага раскорячились какие-то палаты. С отвесного мыса свечой взлетала столпная церковь, а рядом красовался причудливый терем Канцелярии. Дворец губернатора был не хуже иных дворцов в Питербурхе.

У крыльца губернаторского дома ожидала резная и раззолоченная карета. Матвей Петрович спускался по ступенькам. Лакей Капитон открыл дверку. Шамордин сразу узнал Гагарина — видел его в столице при государе.

— Господин губернатор, обождите! — окрикнул Шамордин и побежал к карете, одной рукой придерживая треуголку, а другой — шпагу.

— Что ещё? — недовольно удивился Матвей Петрович. — Ты кто?

— Поручик Абрам Шамордин! Прибыл с ревизией по указанию Сената.

— Опять ревизия? — рассердился Матвей Петрович.

То Нестеров, то доносы, то бешеные глаза Петра Лексеича!

— Сколько можно меня мытарить? — рявкнул Матвей Петрович на поручика. — Одно да другое, пятое да десятое!

Но Шамордин не заробел.

— Попрошу решпекта, господин губернатор! — строго оборвал он. — От моего досмотра зависит, назначит ли государь дело по вашему лихоимству!

— Ну, и досматривай! — Матвей Петрович взялся за дверку кареты. — У меня везде порядок!

— А я вот уже увидел нестроения, — спокойно сообщил Шамордин.

— Когда успел-то?

— Сегодня утром на Тоболе встретил архитектона Резанова…

— Ремезова, — поправил Матвей Петрович.

— И сей архитектон с командой плыл явно на бугро-вание.

Гагарин гневно засопел. После каземата его дружество с Ремезовым, понятно, распалось, но старик не образумился, а будто с цепи сорвался. С него станется: двинет бугровать, кривоногий чёрт. Наверное, надеется, что золотыми побрякушками выклянчит у царя новые деньги на кремль. Ох, не хватало губернатору ещё и такого позора: архитектон-бугровщик!..

— Разберусь! — сказал Матвей Петрович Шаморди-ну. — А ты ступай в Канцелярию, там секретарь Дитмер. Он тебя на постой определит. Давай, обшаривай мои карманы, поручик!

Матвей Петрович шагнул в карету, и карета тяжко перекосилась. Матвей Петрович со злостью захлопнул дверку.

…Насада Ремезовых упрямо поднималась по Тоболу. После устья Туры встречных дощаников и барок стало гораздо меньше, а после Ялуторовского острога и устья Исети купеческие суда исчезли вовсе. Отсюда начиналось степное пограничье — земля слобод и земля раскольников. В Усть-Суерской слободе Ремезовы сходили на кладбище, где был похоронен брат Семёна Ульяныча, усть-суерский приказчик. Семён Ульяныч, сняв шапку, помолчал у покосившегося голбца, испытывая странное недоумение. Брат Никита умер восемнадцать лет назад. Ему было сорок — столько, сколько сейчас Леонтию. А Семён Ульяныч помнил Никитку ещё белоголовым мальчонкой. Всё это не умещалось в сознании: маленький братик — взрослый сын — старая могила…

На луговинах, покрытых спелой травой, паслись стада. Каждый выселок был огорожен крепким частоколом, а крестьяне на поля и покосы выходили с ружьями за спиной. В берёзовых перелесках прятались тайные деревни, а кое-где можно было увидеть чёрные проплешины пожарищ — следы гарей, в которых сжигали себя непримиримые староверы. У Царёво-Городи-щенской слободы издалека был заметен высокий лысый курган — погребение какого-то древнего хана, который правил степью задолго до Тамерлана и задолго до Чингиза. Утяцкая слобода была на Тоболе последним селением.

Всю дорогу Табберт расспрашивал Семёна Ульяныча.

— Сказать мне, Симон, — настырно наседал он, — откуда, где степь, знать про Геррмак? Степь отчень далёк, где Иртышч.

— Далёк-то, конечно, далёк, — соглашался Семён Ульяныч, — только по степи после гибели Ермака ещё пятнадцать лет мотался хан Кучум, пока его не прикончили при воеводе Бутурлине. Кучум и раззвонил, какой богатырь его изгнал. В те годы джунгары и вышли из хребтов в сибирские степи.

— А как твой отец возить в степь кольтщугу?