Не исправлять же мне человеческий род, ччерт возьми… И не вечно же мне спорить с Ченцовым – о благородстве, а с Муравьевым – об интуициях…
Я предпочитаю третий стакан…
Пусть теперь кривляются и Доманович, и Подмосковье, и веревочные петли… Нна здоровье, господа!.. Мне вас немножко жалко, ну да уж судьба… Мы сами, родимый, закрыли и так далее… Неужели не судьба, раз – закрыли и так далее… И потом – я слишком люблю плач… Стоит мне увидеть человека плачущим – и я на всю жизнь проникаюсь к нему бешеным уввважением…
Это все, наверное, от африканских нарродов… Духховное родство… И удобнейшие намордники. Как у выдающихся киноактрис… И почему-то страшно… Романеев читает Достоевского… и мне от этого страшно… И еще, может быть, от потепления…
Это всегда так – от потепления в погоде – приятный страх и ненависть к Кольскому полуострову… И «Мемуары» де-Коленкура…
Спиро Гуло обвиняет в загадочности.
Муравьев – в простоте.
И мне неловко даже в сугробе.
Неловко – и все тут. Что же со мной поделаешь…
А это даже интересно.
Каждый день подсчитывать оставшиеся зимние дни – и от первого марта ждать сверхъестественного.
Каждый день с восторгом воспринимать потепление атмосферы – и чувствовать ненужность февраля.
По утрам благословлять открывание дверей и стремительность сквозняка.
А ночью падать в сугроб и с удовлетворением констатировать отсутствие в небе северного сияния; а в самом сугробе – мартовский озон…
Я хочу первого марта!
Первого марта…
…я закрою двери и окна, зароюсь в постель, буду вспоминать жажду марта – и мне будут противны и теплота, и влажность!
Обязательно! Обязательно займусь сравнением.
Но теперь никак невозможно. «Январская» пустота. В голове и во всем.
Везде – ночь, везде – половое томление, и потому все – музыкально…
Г. Семар
Далекие огни
Н. Тарлашев
Дремота
М. Петросян
Я устал
А. Терентьев
Ни слова