Малоизвестная история Малой Руси

В сущности, и литературные занятия, к которым так своеобразно приучила Лесю мать, были формой служения украинству. «Национально сознательные» деятели озаботились созданием украинской самостоятельной (именно самостоятельной, а не малорусской разновидностью русской) литературы. Об их стремлениях хорошо написал тогда один из галицко-русских публицистов: «Это не писатели, не поэты, даже не литературные люди, а просто политические солдаты, которые получили приказание: сочинять литературу, писать вирши по заказу, на срок, на фунты. Вот и сыплются, как из рога изобилия, безграмотные литературные «произведения»… Ни малейшего следа таланта или вдохновения, ни смутного понятия о литературной форме и эстетике не проявляют эти «малые Тарасики», как остроумно назвал их Драгоманов; но этого всего от них не требуется, лишь бы они заполняли столбцы «Зори» и «Правды», лишь бы можно было статистически доказать миру, что, дескать, как же мы не самостоятельный народ, а литература наша не самостоятельная, не отличная от «московской», если у нас имеется целых 11 драматургов, 22 беллетриста и 37 с половиной поэтов, которых фамилии оканчиваются на «енко»?»

«Политическим солдатом» стала и Лариса Косач, начавшая «службу» под руководством «политического капрала» — Олены Пчилки. «Великая мать» выбрала для дочери псевдоним — Леся Украинка. Любопытно, что на тот момент это прозвище не содержало в себе этнической характеристики и обозначало исключительно указание на территориальную принадлежность автора (Украиной называлась часть Малороссии, входившая в состав Российской империи. Малороссия австрийская — Галичина, Буковина, Закарпатье — Украиной не считалась).

Указала Ольга Петровна Лесе и жанр, в котором следовало творить. Тут все было ясно. «Кто помнит… 80–90-е годы, тот знает, какая большая стихотворная эпидемия тогда господствовала, — вспоминал известный «национально сознательный» деятель Александр Лотоцкий. — Каждый, кто хоть чуть-чуть чувствовал «пленной мысли раздраженье», неминуемо брался за перо, чтобы написать украинские стихи. Это была ни в каком писанном уставе неутвержденная, но в обычном употреблении общепринятая обязанность для тех, кто хоть немного ощущал в своей душе какие-то связи с родным народом и краем».

Ольга Петровна направила дочь по стезе лирической поэзии. В ряду других посредственных виршеплетов Леся писала, как умела. Иван Франко, друг семьи Косачей, весьма благожелательно настроенный к новоявленной поэтессе, все же назвал ее ранние сочинения «примитивно рифмованными детскими впечатлениями», «произведениями достаточно слабыми и манерными», «слабеньким откликом Шевченковских баллад».

«Цветы и звезды, звезды и цветы — вот и все содержание этих поэзий, — подмечал Иван Яковлевич. — А если прибавить к этому монотонную форму, многословность, недостаток пластических картин и недостаток выразительного, сильного чувства, то не удивляемся, что эти стихи не будят в нас никакого настроения и читаются без вкуса, как шаблонная работа, иногда хорошая и старательная, но все-таки без души».

Надо подчеркнуть, что и выйдя позднее за рамки «цветов и звезд», Лесино поэтическое творчество продолжало оставаться примитивным. «Предрассветные огни» («Досвітні вогні» — наиболее популярное в советское время стихотворение Леси Украинки — и подобные революционные произведения не блещут литературными достоинствами. «Нет внутренней силы, есть только жестяной пафос и патриотическое завывание», — писал о гражданской лирике поэтессы Мыхайло Драй-Хмара, один из первых «лесеведов».

Эта лирика тоже была следствием эпидемии. Вслед за воспеванием природы стало модным вести политическую пропаганду в стихотворной форме. Выдающийся украинский литературный критик Мыкола Евшан (Федюшка) пытался объяснить соратникам, что «проповедование чего-либо, пусть и самой великой идеи, не может быть содержанием поэзии, а только публицистических, популярных брошур». Но в «освободительном» угаре объяснений никто не слушал. В общем стаде поэтов-пропагандистов находилась Леся Украинка. Неудивительно, что те ее незатейливые стишки, вопреки уверениям «лесеведов» эпохи «развитого социализма», украшением литературы не стали.

Тем не менее, усердие поэтессы приносило плоды. Необычайно старательная, нехватку таланта она компенсировала трудолюбием и постепенно набиралась мастерства. Когда украинство охватила очередная эпидемия, Леся встретила ее во всеоружии.

На сей раз то была эпидемия драмоделания. «Теперь… ударились писатели в драму, — констатировал литературовед Гнат Хоткевич. — Идея новой драмы, хотя бы и исполненная старыми парикмахерами, целиком овладела мыслью писателя. На сцену возлагаются колоссальные надежды освобождения родного края, дорогой Украины от всяких там пут. И вот, чтобы притарабанить и свой кирпич на строительство общеукраинского счастья — лепит, переводит, жарит, шкварит человек драмы».