Малолетка

Александр Чернобровкин Малолетка

Я сижу, положив руки на планширь, на скамейке на правом крыле ходового мостика пассажирского катера «Мухалатка» и смотрю на медленно темнеющее, чистое небо, с которого недавно сползло солнце. Катер ошвартован к причалу левым бортом, на него грузятся пассажиры, желающие совершить двухчасовую прогулку в сторону открытого моря и на обратном пути полюбоваться огнями ночной Ялты. Я перевожу взгляд на большие круглые судовые часы, прикрепленные к переборке в ходовой рубке. До отхода осталось чуть больше пяти минут. Боюсь, что Мала́я (с ударением на втором слоге) не успеет. Она сидит на корточках передо мной и сосет член, посапывая курносым носиком с тремя веснушками. У нее стрижка «гаврош» и обесцвеченные волосы челки закрывают от меня глаза, но я не сомневаюсь, что это занятие очень нравится Малой. Она с наслаждением обхватывает тонкими губками головку члена и, лаская ее снизу язычком, двигается вперед-назад. Ее старания приятны мне, но не доводят до оргазма. Слишком несексапильной кажется она мне: молодая — осенью будет пятнадцать и худая — ни сиськи, ни письки и жопа с кулачок.

Ни с нашего причала, ни с соседнего ее не видно, фальшборт прикрывает. Только если с главной палубы свернуть в тамбур к ведущему на мостик трапу, лицом к которому я сижу, можно будет увидеть Малую со спины. Хотя дверь в тамбур открыта, на ней есть надпись «Посторонним вход запрещен», а членам экипажа не до нас: моторист-матрос на причале проверяет билеты у заходящихся на катер пассажиров, а капитан-механик дерет снятую час назад бабу в нижнем пассажирском салоне, закрытом мною на замок снаружи, потому что изнутри закрыть нельзя: подстраховка от бестолковых.

Снял я Малую в начале июня, когда трудился на катере «Владимир Луговской» — старой калоше, таких всего две оставалось в ялтинском портофлоте, которая имела только два достоинства: закрытый верхний пассажирский салон, удобный для коллективных пьянок, и большую каюту для экипажа. Благодаря первому достоинству на моем тогдашнем катере и происходила пьянка моих однокурсников по мореходке — вахтенных матросов с шести катеров, ошвартовавшихся на ночь к одному причалу. Тогда сезон только набирал обороты и катера уже к восьми-девяти часам вечера шабашили. Пили мы портвейн «Приморский», называемый нами «Пал Палыч», и закусывали хлебом и жареным морским окунем — самой дешевой едой, продаваемой в гастрономе на набережной. Как всегда, окуня оказалось больше, чем портвейна, а деньги у нас были, недавно получили, вот и пришлось засылать очередного «коня». Жребий выпал на меня. В гастрономе я затарился четырьмя семисотграммовыми бутылками «ПП» и на выходе наткнулся на Малую. Точнее, я увидел две длинные и стройные, хоть и худенькие, ножки, и красную мини-юбку. Девушка была почти одного роста со мной, в лицо я не вглядывался, поэтому мне даже в голову не пришло, что она малолетка.

— Пойдем со мной! — задорно позвал я, на миг остановившись рядом с ней.

И она пошла. Так думаю, что повелась на морскую форму — вечную, как и стихи, и французская речь, блесну для женщин. Тогда нас заставляли ходить на вахту в форме. Потом мы взроптали: суконные флотские штаны — не лучшая одежда в сорокоградусную жару, и перешли на «гражданку».

В салоне катера был полумрак, который подсвечивали огоньки сигарет, а Малая сидела рядом со мной, так что возможности рассмотреть ее у меня не было. Говорила она мало, но пила и курила почти наравне с нами. Нагрузился я в тот вечер здорово. Хорошо, что гастроном закрылся в одиннадцать, а больше негде было отовариться. Ребята разошлись по своим катерам, и я повел Малую в каюту. Она даже не спросила, зачем. Там стояла свечка в банке из-под майонеза, хотел я ее зажечь, но случайно столкнул со стола и ползать на четвереньках и искать не захотел.

Я сел на кровать и позвал девушку:

— Иди сюда.