Любопытен при этом маневр хитрого Ленина. Его рука не может святотатственно учинить «цензурную правку» цитат из Маркса, и он подсказывает редакции «Энциклопедического словаря»: если вы сами сделаете эти поправки и ультимативно потребуете от меня их принять, — я их приму.
Ленин не только закрывает глаза, что ею Маркса превратили в «не Маркса», он очень вежливенько сообщает, что с «большим удовольствием» продолжал бы писать для Словаря, и это после того как сделанные им опыты сотрудничества в этом издании ему ясно показывают, что дело сие потребует далеко идущего конформизма. Ну, что же, лиха беда начать, а дальше дело пойдет. Раз без оппортунизма (на языке Ленина это ругательное слово) «абсолютно невозможно», тогда «ничего не поделаешь» — буду конформистом и оппортунистом. «Я позволю себе предложить свои услуги редакции словаря, если есть еще нераспределенные статьи из последующих томов. Я нахожусь сейчас в исключительно хороших условиях по части немецких и французских библиотек, которыми могу пользоваться в Берне»
[55], и в исключительно дурных условиях по части работы литературной вообще. Поэтому с большим удовольствием взял бы на себя статьи по вопросам политической экономии, политики, рабочего движения, философии и др.».Этим Ленин не ограничивается. Он хотел бы, чтобы в Энциклопедии дали работу и его жене, а так как имя писательницы Крупской никому не известно, он рекомендует ее: «Моя жена, под именем Н. Крупской, писала по педагогике в «Русской Школе» и «Свободном Воспитании», занималась особенно вопросом о
Ссылка на старых классиков педагогии, вроде Песталоцци, имела целью произвести впечатление на либеральных издателей Энциклопедического словаря братьев Гранат — и не произвела. На предложение Ленина редакция Словаря ничего не ответила…
С просьбой оказать содействие в получении заработка стучится Ленин к М. Горькому, совершенно не обращая внимания на то, что тот в это время от него резко отшатнулся.
На отношениях этих двух лиц, не вдаваясь в подробности, нужно непременно остановиться.
Горький уже с 1897 года участвовал в левых и марксистских изданиях, но лишь с 1899 года, после того как он написал роман «Фома Гордеев» и, отходя от анархических идей, склонился к марксизму, его произведения стали привлекать внимание Ленина. Появившуюся в 1901 году в журнале «Жизнь» и имевшую огромный отклик пламенную поэму Горького о «Буревестнике» («Пусть сильнее грянет буря!») Ленин называл «великолепной прокламацией» и сугубо рекомендовал ее распространять. Особое впечатление произвел на Ленина роман Горького «Мать», а с ним он познакомился еще в рукописи. Эта вещь, по мнению Ленина, дала Горькому право на титул «пролетарского художника». Горький уехал из России в 1906 году, Ленин (у него было только одно короткое свидание с Горьким) не имел возможности с ним ближе познакомиться в бытность свою в Петербурге и в Финляндии. Их первая встреча с длительными разговорами произошла сначала в Германии, а потом в апреле 1907 года в Лондоне во время V съезда партии, куда Ленин пригласил Горького в качестве почетного гостя с совещательным голосом.
От этой встречи у Горького осталось несколько комичное впечатление. Ленин, придя к Горькому в гостиницу, после нескольких приветственных слов, быстро подошел к кровати и молча начал шарить рукой под подушкой, одеялом, простынями. «Я стоял, — рассказывал позднее автору этих строк М. Горький, — чурбаном, абсолютно не понимая, что делает и для чего это делает Ленин. Не с ума ли он сошел? Слава Аллаху, мое смущение и недоумение быстро окончилось: Ленин, подойдя ко мне, объяснил, что в Лондоне климат очень сырой, даже летом, и нужно тщательно следить, чтобы постельное белье не было влажным. Это очень опасно и вредно для лиц, как я — Горький — с больными легкими. А мне-де нужно теперь особенно беречься: написав роман «Мать», вещь крайне полезную для русских рабочих и возбуждающую их волю к решительной борьбе с самодержавием, я тем самым засвидетельствовал, что революция вправе ожидать от меня в будущем продолжения подобного творчества. За такой комплимент я, конечно, Ленина поблагодарил. Только, сознаюсь, немного досадно стало. Хорош или худ роман — не мне судить. Кончая писать, я почти всегда остаюсь недоволен тем, что написал. Все-таки мне казалось, что мою работу не годится сводить к комитетской прокламации, призывающей на штурм самодержавия. В моем романе я ведь старался подойти не только к политическим, но и большим моральным проблемам»
[56].