Малознакомый Ленин

Вкусивший от древа познания добра и зла, этот Ленин моментами бывал очень недалек от экклезиастических чувств «суета сует — все суета». С истощенными силами этот Ленин не мог уже драться с прежним ражем. Он менее злился, стал более мягким, более снисходительным, а потому и более заботливым о людях. И все-таки и тогда в общении Ленина проявлялось нечто отличное от того, что утверждает Горький. В сентябре 1913 года узнав, что Горький болеет, Ленин писал ему: «То, что Вы пишете о своей болезни, меня страшно тревожит. Хорошо ли Вы поступаете, живя без леченья на Капри… Я страшно боюсь, что это повредит здоровью и подорвет Вашу работоспособность… Право, съездите-ка Вы к первоклассному врачу в Швейцарии или в Германии, — позаймитесь месяца два серьезным лечением в хорошей санатории. А то расхищать зря казенное имущество, т. е. хворать и подрывать свою работоспособность — вещь недопустимая во всех отношениях».

Если бы Ленин не считал Горького ценным «казенным», то есть принадлежащим революции имуществом, если бы Горький не писал полезных, нужных для революции произведений, он, конечно, им не интересовался бы и ему не пришло бы в голову в Лондоне шарить рукой в постели Горького, узнавая, не сыро ли в ней белье. Не отпустил бы он ему в 1921 году и иностранной валюты, если бы не рассчитывал на пользу, могущую быть оказанной за границей писателем, к слову которого прислушивались. Заботливости Ленина о некоторых товарищах и, в частности о Горьком, последний придал такое обобщенное, искаженное представление и толкование, сделал такой фальшивый вывод, что в цитированном пассаже Ленин превратился в не-Ленина.

Попробуем выпрямить искажение.

Ленин с детских лет был «командиром». С 1890 года за ним и около него уже целая политическая свита. В течение своей жизни он был в хороших отношениях по меньшей мере с сотней лиц, но только с двумя — с Мартовым и Кржижановским — на очень короткое время был на ты[88]. Вне политического и теоретического единомыслия, вне деловых отношений у него ни с кем, кроме родных, особенно с сестрой Маняшей, не было прочного душевного, эмоционального контакта. Строжайшее правило, которое сформулировал себе Ленин осенью 1900 года, после глубоко потрясшего его столкновения с Плехановым: «Надо ко всем людям относиться без сентиментальности, надо держать камень за пазухой» — осталось у него на всю жизнь. Он всегда был настороже. Всегда недоверчив. Всегда с опаской следил, нет ли у его окружения, его товарищей, каких-либо уклонов от системы идей, им разделявшихся. Его ожесточенная борьба на II съезде партии в 1903 году за такой, казалось бы, пустяк, как «параграф 1-ый» устава партии (определение о принадлежности к партии), не может быть понята, если не знать, что он хотел в формах организации, установить «осадное положение» (его слова), не позволяющее проявляться в партии никаким уклонам.

Несмотря на его глубочайшее недоверие к людям, к нему тянулась масса людей: он несомненно обладал неким таинственным магнитом. Бухарин даже говорит — «исключительным обаянием».

После Октября 1917 года за этим притяжением к Ленину — если в нем покопаться поглубже — стояло чувство благодарности к тому, кто вытащил из низов на верх тысячи самых маленьких людей и в качестве членов господствующей партии поставил на важные посты управления государством.

Расходясь с кем-либо теоретически и политически, Ленин обычно порывал с ним всякие личные отношения. «Все, уходящие от марксизма, мои враги, руку им я не подаю и с филистимлянами за один стол не сажусь», — сказал он мне в конце нашей последней встречи[89].

Моральными качествами своих товарищей Ленин никогда не интересовался. Кржижановский рассказывает, что в Сибири, когда в присутствии Ленина о ком-нибудь говорили: «он хороший человек», Ленин всегда насмешливо спрашивал: «А ну-ка скажите, что такое хороший человек?..» По словам того же Кржижановского, он с полнейшим равнодушием относился к указанию, что «то или иное лицо грешит по части личной добродетели, нарушая ту или иную заповедь праотца Моисея». Ленин в таких случаях — я это слышал от него — говорил: «Это меня не касается, это Privatsache», или «на это я смотрю сквозь пальцы».

Относясь индифферентно к морали, Ленин под «хорошим человеком» разумел выдержанного марксиста, ценного, на взгляд Ленина, партийца, революционного боеспособного человека очень полезного его партии, а потом, после 1917 года, нужного и полезного руководимому Лениным государству.