Мальтийская цепь (сборник)

Старушка-няня в белом чепце тоже привстала со своего места и, испуганно взглянув на Литту, узнала его, метнулась из стороны в сторону и, часто заморгав своими слипающимися старческими глазами и умигивая навернувшиеся слезы, как тень, проскользнула мимо Литты и вышла из комнаты.

Он и Скавронская остались одни. Литта смотрел и ждал, что ответит Екатерина Васильевна, что скажет она; все его обеты, борьба и покорность пред испытаниями исчезли и улетучились; жизнь зависела теперь от нее.

– Отставка?.. – силилась она понять его слова. – Вы подаете в отставку?.. Как же это? Я слышала, что, напротив, вы должны получить повышение… награды…

Страшная, невыразимая, больше чем физическая боль как бы пронизала все существо графа, и он с дрогнувшими щеками и с дрожащим подбородком приблизился к ней еще и заговорил, – заговорил не словами, но голосом, выражением, не заботясь о самых словах и не следя за ними:

– Какое повышение? Кто вам сказал это? Ложь все!.. Я завтра же уеду отсюда, я поселюсь в Гатчине… пока, до отъезда… Ложь!.. Я люблю вас… одну только вас… в вас мое счастье… радость моя… вся жизнь для меня – вы одна…

Скавронская встала со своего места, пошатнувшись сделала два шага к нему и опустила руку ему на плечо.

– Ну, прощайте, – проговорила она. – Прощайте! Мы не увидимся с вами?

– Нет, графиня… лучше…

– Да, лучше, – ответила она, – уезжайте… уезжайте… скорей!..

И снова, не совладав с собою, граф вдруг охватил молодую женщину, прижал к себе, и на один миг счастье вернулось к нему.

– Прощай навсегда! – шептал он.

Крючок у двери стукнул, и распорядительный смотритель влетел в комнату, заявляя, что лошади готовы.

Часть третья

I. Курьер из Италии

С тех пор как Литта поселился в Гатчине в ожидании, пока дела его позволят ему уехать наконец совсем из Петербурга, он окончательно потерял свой вдруг возникший престиж в придворном обществе и на него махнули рукой, как на человека «конченного», карьера которого потеряна навсегда, по крайней мере в России.

Впрочем, его отъезд в Гатчину возбудил в первые дни большие толки.

– Нет, представьте себе, Литта-то каков, а? А ведь мы думали было… и вдруг… – говорили одни.

– Нет, – возражали другие, – мы ждали этого… мы всегда говорили. Но все-таки странно…

Однако мало-помалу оказалось, что все ожидали именно того, что случилось; все предвидели это и, сойдясь наконец на этом и сами уверив себя, что они действительно предвидели, стали забывать о Литте.

Поэтому случилось и следующее: когда Грибовский принес составленную им бумагу о Мальтийском ордене Зубову, тот прочел ее со вниманием, очень похвалил, но отложил в сторону, сказав, что «теперь не надо уже», и самодовольно улыбнулся. Счастливая звезда этого бездарного, бесталанного, но красивого мальчика, видимо, не закатывалась, и он не задумывался сейчас же приписать своему влиянию исчезновение Литты с петербургского горизонта.

– Так как же, ваша светлость, вы простите теперь ему? – спросил Грибовский, поглядывая на отложенную бумагу.

– Там увидим еще… но теперь я думаю повременить… да… А какие еще бумаги у тебя? – добавил Зубов, кивнув на толстый портфель.

– Из Италии приехал курьер, ваша светлость, – ответил Грибовский.

– И привез кипу бумаг? – недовольно подхватил Зубов. – Ты разобрал их?

– Бумаг немного, и ни одной важной, все больше старые газеты; верно, просто этого курьера прислали проехаться на государственный счет в Россию – так, для него самого… иногда это и мы делаем со своими курьерами.

– А кто же этот курьер? – спросил Зубов.

– Дворянин, ваша светлость, так по крайней мере в паспорте значится, по фамилии синьор Мельцони.

– Мельцони… Мельцони? – повторил Зубов, который хотя и слышал очень немного итальянских фамилий, но делал вид, что знает их наперечет. – Нет, никогда не слышал, – решил он.

«Я в этом и не сомневался», – мелькнуло у Грибовского.

– Так что же он привез? – спросил Зубов.

– Да больше, ваша светлость, вещи – много кораллов, недурную коллекцию камней, – и, говоря это, Грибовский стал вынимать из портфеля ящик за ящиком и выставлял их на столе.

Лицо Зубова, понявшего теперь, чем наполнен был портфель, мгновенно повеселело.

– А… вот это так! – проговорил он, принимаясь раскрывать ящик и вынимать вещи. – Все это хорошо!

Кораллы ему, видимо, очень понравились, но особенно доволен он остался камеями, зная особенную любовь императрицы к их собиранию.

– Да, – решил Зубов, – так я сейчас же отнесу это государыне… Вот что: нужно будет наградить этого Мильзони, так, кажется?

– Точно так, ваша светлость, Мельцони, – поправил Грибовский.

– Так ты говоришь, что он просто так сюда приехал.

– Совершенно без всякого дела, ваша светлость.

– А! Ну, ничего, пусть повеселится! – и, собрав ящики с камеями, Зубов поднялся со своего места и направился к двери. – Да, – обернулся он, – поезжай к этому итальянцу и скажи от моего имени, что он будет награжден; узнай, что ему будет лучше? Какая награда? А теперь отнеси сейчас же это, – он показал на ящики, – наверх… Так съезди… – и Зубов поспешными шагами вышел из комнаты.