Мальтийский крест

Джулио удивленно покосился на Нассау-Зигена.

Круз нахмурился.

– Баталия еще не выиграна, – сказал Круз. – Ночью Густав соединится с эскадрами герцога Зюдерманландского. Герцог, по донесениям, идет на "Улла Ферзен", а этот фрегат один, кстати, стоит целой эскадры. Надо принимать решение.

– А какое может быть решение, ваше превосходительство? – сказал Нассау-Зиген. – У нас позади Кронштадт и ни одного линкора в гавани Котлина. Правда, там адмирал Грейг. А он один стоит целого, как вы изволили выразиться… хм… но, с другой стороны…

– Кронштадт неприступен, – спокойно ответил Круз, пропустив неприятный намек мимо ушей. – Хотел бы я посмотреть на сумасшедшего, который туда сунется. Но Грейг, как известно, тяжело болен…

"Адмирал Грейг болен, но это еще не говорит о способностях адмирала Круза", – подумал Джулио.

– Валетта – тоже неприступная крепость, – сказал вдруг рыцарь.

Все обернулись.

– И что же? – полюбопытствовал простуженным басом Сухотин, у которого под Красной Горкой напрочь обгорели ресницы, брови и знаменитый на всю Балтику чубчик.

– Караваны ордена между тем ходят у Туниса, – сказал Джулио.

– При чем тут Тунис? – нахмурился Круз. – Я понимаю ваш боевой задор, но не могу рисковать эскадрой. Я предлагаю уходить, не дожидаясь рассвета.

– Люди устали, – сказал Нассау-Зиген. – На море – штиль. На веслах мы далеко не уйдем. У нас осталось семнадцать тяжелых линейных кораблей, из которых едва ли десять боеспособны. У шведов с два десятка одних только хеммем. Если с рассветом подымется попутный – эти плоскодонки догонят нас в два счета. Даже если одни хеммемы прижмут нас на рассвете к шхерам…

– До рассвета мы успеем в Кронштадт… – не сдавался Круз.

– Чичагов третьего дня вышел из Ревеля, – вставил Сухотин, беспрерывно моргая, словно бы желая окончательно удостовериться: неужели в самом деле ресниц нету? – И куда он делся? Представьте, мы приходим в Кронштадт и получаем приказ снова идти к Красной Горке на соединение с Чичаговым. Это будет как-то, прости Господи, глуповато…

– Глуповато будет, если Чичагов где-то штормует, а мы, его поджидаючи, спокойно глядим, как Густав соединится с герцогом и поутру играючи пустит нас на дно. Вот это глупость без всяких "прости Господи", – сказал Круз.

"Почему Круз просто не распорядится отходом, да и все дела? – подумал запальчивый Джулио. – А ответственность? – шептал другой, осторожный Джулио. – А вдруг и правда выйдет по Сухотину? Это ж смех на всю Балтику. А тут – все свидетели: Круз предлагал уходить. Нехотя согласился остаться. Победят завтра русские – ему слава. Проиграют – обвинят других. Хитро и точно по-английски. Слабо верится, что адмиралу не хочется драться. Но потому он и адмирал, что умеет не только биться, но и умеет сомневаться. Прикинем киль к бушприту, как выражается Робертино…"

– Ну что ж, – сказал Круз. – Если большинство настаивает, так тому и быть. Диспозиция на завтра… Собственно, на сегодня. – Круз поглядел в иллюминатор. – Что-то принесет нам сегодня Аврора?

– А она всегда приносит одно и то же, – весело отозвался Нассау-Зиген. – Ветерок! Только видится по-разному. Нахалам – в розовом свете, остальным – в таком сероватом…

– Прямо не Аврора, а коричневая чума, – сказал Сухотин и потрогал глаз.

42

Дмитрий Михайлович Волконский происходил из старинного княжеского рода с крепкими традициями.

Традиции выражались в том, что сыновей называли Дмитрием, если уже был Михаил, и Михаилом, если уже имелся Дмитрий. Проблема возникала, когда нарождался третий. Двух одинаковых тогда различали так: Михаил-большой и Михаил-маленький. Со взятием очередного рубежа операция производилась над Дмитриями. Если и на этом способность к деторождению не прекращалась, вопрос выносился на большой семейный совет.

Большой семейный совет в виде тетушки Белосельской-Белозерской вспоминал прецедент, и семейное право Волконских, таким образом, развивалось по английскому образцу. Поскольку русский язык необычайно богат на синонимы к прилагательному "большой" и постыдно беден на синонимы к прилагательному "маленький", а прилагательное "средний" было презираемо в роду Волконских за двусмысленность – лесенка эпитетов передвигалась в сторону укрупнения: Дмитрий-большой становился Дмитрием великим, Дмитрий-маленький – Дмитрием-большим и так далее. Что порождало между братьями нездоровое соперничество: эпитет совершенно не зависел от воли владельца, а зависел от совершенно посторонних причин.

Как видно из приведенного описания, хуже всех приходилось именно среднему. Поскольку некоторое время он отзывался сразу на два имени – на новое и на надоевшее старое, которые к тому же были антонимами: большой и маленький. А лучше всех приходилось маленькому.

Наш Дмитрий Михайлович как раз и был этим младшим. Мало того, и тот Михаил, от которого он произошел, тоже был младшим. Таким образом, честолюбие в нашем герое должно было достигнуть своего пика.

Как уже было сказано, старинный русский княжеский род Волконских происходил от татарского мурзы Була-Хана из поволжского улуса Бир-Малик, что в прикаспийской Орде.