Мальтийский крест Павла Первого

Я вспомнила человека, который привел нас в спальню императора. Пренеприятный тип… Вроде бы Иваном Антоновичем он представлялся. Значит, Попеляев. Фамилия какая-то скользкая…

— Зачем это ему?

— Хороший вопрос… Наш директор… Анна Ивановна Сергеева — ученый с мировым именем, но сейчас она в Канаде, читает лекции в университете Торонто. А Попеляев в ее отсутствие забрал всю власть в свои руки и разошелся. А в музее стали происходить странные вещи…

Она вдруг замолчала, словно к чему-то прислушиваясь.

— Странные вещи? — повторила я ее последние слова, чтобы поторопить Леокадию.

— Тс-с! — она прижала палец к губам.

— Что такое?

— Там кто-то есть! — она показала на кусты позади нашей скамейки.

— Кто там может быть?

Но тут кусты и правда зашевелились, и оттуда выбежала собака — джек-рассел-терьер с красным мячиком в зубах.

— Ах, вот это кто! — Леокадия Львовна облегченно вздохнула. — Собачка…

Терьер остановился перед нашей скамейкой, положил мячик на землю и выразительно посмотрел на нас.

Леокадия Львовна наклонилась, подняла мяч и бросила его подальше. Терьер с радостным лаем бросился за ним и вскоре исчез за кустами.

— Итак, вы говорили, что в музее стали происходить странные вещи, — напомнила я. — Какие именно?

— В музее стали появляться незнакомые люди…

— Незнакомые? Но в музее бывают посетители!

— Что, вы думаете, я не отличу посетителя? Во-первых, они ходят только по той части замка, где расположен выставочный комплекс, а эти люди появлялись в служебных помещениях. Во-вторых… ну, это просто видно!

Она ненадолго замолчала, к чему-то прислушиваясь.

— Но вы говорили, что в замке время от времени появляется привидение. Так, может, это было оно?

— Ох, что вы, девушка! Вы что, считаете, что я не отличу привидение от живого человека? Уж как-нибудь отличу! Привидение ходит бесшумно, оно как бы и не ходит, а плывет над полом, и может просочиться даже сквозь закрытую дверь. А эти люди ходили как все, пол под ними скрипел, и двери они открывали…

— И что — только вы их замечали?

— Да нет, конечно! Почти все наши сотрудники. Я даже сказала как-то Попеляеву — Иван Антонович, у нас в музее появляются посторонние люди! Но он так на меня зыркнул, что отбил всякую охоту задавать вопросы.

— А с другими сотрудниками вы это не обсуждали?

— Покойный Верещагин… он незадолго до смерти так и сказал мне — Леокадия Львовна, у нас в замке что-то происходит! Я спросила его — что именно? А он мне ответил, что пока не хочет что-то говорить, не хочет бросаться обвинениями, сначала должен сам убедиться. И тут-то с ним и случилось… вы сами видели что.

— То есть вы считаете…

— Я считаю, что Верещагин что-то узнал, и его за это убили!

— Так, может, нужно рассказать об этом полиции?

— Ой, нет, что вы! — Леокадия Львовна замахала руками. — Я же ничего толком не знаю, одни разговоры и намеки! В полиции меня и слушать не станут! К тому же там эта женщина…

— Камнеломова…

— С ней вообще невозможно разговаривать!

Я представила, как Камнеломова сидит за своим столом и слушает рассказы Леокадии о привидении в замке, и невольно пожалела старушку.

Тем не менее мне хотелось спросить ее — а от меня-то вы чего хотите?

А она снова как будто прочитала мои мысли:

— Вы ведь журналист, репортер. Выяснять всякие сомнительные обстоятельства — это ваша работа.

Ну, в общем, она права… тем более что Бурнус поручил мне написать статью, а материалов для нее никаких нет.

Но ввязываться в такое запутанное дело мне не очень хотелось…

— Я хочу вам кое-что показать! — проговорила Леокадия взволнованно.

— Но вы же говорили, что не хотите появляться со мной в музее, — напомнила я ее слова. — Говорили, что там и у стен есть уши.

— Да, но только в рабочее время, — ответила она, — а если вы придете вечером, там почти никого нет, и я могу провести вас в служебные помещения замка и показать вам странные вещи…

Что-то мне в ее предложении не нравилось. Приключения — это не для меня, во всяком случае так говорит мама. Опять же шляться по пустым помещениям замка… поймите меня правильно, в то, что там бродит призрак покойного императора, я, конечно, не верю, но не помню, говорила я или нет, что я ужасно боюсь темноты. То есть умом-то я опять-таки понимаю, что никакие монстры не выскочат на меня из темного угла, но ничего не могу с собой поделать. Как только я остаюсь в помещении без света, на меня тут же нападает страх. Такой, что сердце с размаху ухает вниз, желудок сводит судорогой, как будто я проглотила комок колючей проволоки, руки становятся ватными, а ноги невозможно оторвать от пола, поскольку к каждой привязано ядро, как у каторжников в Средние века.

Так что никакого желания бродить с Леокадией Львовной вечером по музею я не испытывала.

Но с другой стороны… Бурнус ждет статью, а тут хоть будет что описать! Да и потом — что может случиться со мной в музее? Ну не царит же там кромешная тьма, все же какое-то освещение есть…

Правда, с Верещагиным-то случилось, и случилось самое плохое… но эту неприятную мысль я постаралась отогнать от себя.

— Ладно, — сказала я, — когда и куда мне прийти?