Мальтийский крест. Том 1. Полет валькирий

Опыт научил его всегда иметь при себе этакий «спасательный жилет» или «парашют» — как кому нравится. В иные реальности после известных событий он не собирался проникать даже под страхом виселицы. Разве только по особому распоряжению и с надёжным прикрытием. Хватит, набегался, тем более что его аналоги так или иначе ведут где-то там самостоятельное существование, что волновало его очень мало.

А на этой карточке хранились практически все его свободные деньги, «подкожные», как выражались в тридцатые годы, не связанные на процентных счетах, не вложенные ни в какое дело. Эвелин о них тоже ничего не знала. Да и не интересовалась финансовыми делами своего супруга, успев за время жизни в России понять, что «здесь вам не тут», и женщина, вмешивающаяся не в свои дела, рискует гораздо больше потерять, чем выиграть, в отличие от родной «Белль Франс»[10].

— Здесь примерно около полумиллиона рублей. Пользуйтесь без стеснения, по мере необходимости. Пока мне эти деньги не нужны, а дальше видно будет, — не упустил он возможности слегка распустить хвост.

— Да ну что ты, — поразилась Татьяна. Для неё такие деньги как раз были суммой чрезвычайно значительной, хотя они с Тархановым отнюдь не бедствовали. — Нам и полета тысяч на всё про всё с избытком хватит…

— Девушки, торг здесь неуместен, — сделал Лихарев отстраняющий жест. — Не будем вдаваться в подробности, но я почти уверен, что даже одна моя голова стоит намного больше. Плюс ещё семь, — указал он на курсанток. — Сейчас тот редкий случай, когда мне повезло совершить столь выгодную сделку. Кроме того, наши друзья-американцы совершенно справедливо говорят, что все, за что можно заплатить деньгами, обходится дёшево…

— Так, может, поподробнее расскажешь? — предложила Татьяна, решившая, что не стоит распространять какие-то мелкие недоразумения на все последующие отношения с человеком, способным на столь широкий жест. Да и вообще оставшимся, как очевидно, в полном доверии у Левашова, а значит, и всего «Братства». — Я распоряжусь, стол накроем, заодно всё и обсудим… Зачем тебе та пивная?

— Извини, Таня, извини. — Валентин явно не хотел задерживаться в их обществе, это было очевидно. — Эля ждёт. Она ещё не знает, но вдовой могла сегодня стать вполне настоящей. И вы бы ей сейчас оказывали все необходимые знаки внимания. Трогательные, но не настолько успокоительные, чем… — Он указал взглядом на карточку. — Девушки вам сами всё расскажут. — Он внезапно произнёс, обратившись к своим подопечным, резко прозвучавшую фразу на незнакомом языке. И тут же перешёл на русский, для Майи с Татьяной: — Можете ничего не скрывать — тайны здесь никакой больше нет, а мы с Дайяной для вас теперь никто…

Курсантки на мгновение подтянулись и тут же опять расслабились. Не всё они понимали, не пройдя выпускного инструктажа и соответствующего предстоящим ролям кондиционирования, но произнесённая Лихаревым формула их отпустила. Почти совсем. Но — всё же не до конца. Валентин оставался представителем высшего руководства, от которого всегда зависело слишком многое. Они не получили чинов и должностей, хотя бы координаторов третьего класса, им не были выданы гомеостаты, блок-универсалы, Шары. А что они без них?

На самом деле — самые обыкновенные земные девушки (раз уж оказались на Земле). Способности — способностями, возможности — возможностями. Ум, интеллект, красота, информированность, незаурядные физические качества — но это ведь лет на тридцать от силы, а потом они начнут стареть, как и все местные жители. Сто-двести лет юности и красоты им точно не гарантированы без положенных приспособлений.

Лихарев очаровательно улыбнулся всем сразу, Татьяне, как ей показалось, — особенно, и унёсся вниз своей стремительной походкой, перепрыгивая через две-три ступени. Охранник закрыл за ним узорную чугунную калитку. Дамы и барышни остались одни.

Бывшие аггрианки, волею судьбы вброшенные в мир, к жизни в котором следовало ещё долго специально готовиться, каждой — по особой программе, чувствовали себя несколько не в своей тарелке. Последний знакомый им человек (вроде как фельдфебель старшей гардемаринской роты) ушёл, освободив их от ответственности и от своей защиты.

Они остались наедине с двумя красивыми, наверняка занимающими весьма высокое положение в чужом мире дамами. Вдобавок, после фактически казарменной жизни, которую они вели с момента, когда им было позволено себя осознать личностями, предназначенными к земному модусу вивенди[11], они впервые оказались в помещении «приватном», да ещё столь изысканно отделанном и обставленном.

Словно выпускники Морского или Пажеского корпуса, утром получившие приказ о производстве, а вечером уже расписанные по частям и кораблям. Но и тем было легче: семейные традиции, практика сначала в матросском, а потом и в полуофицерском качестве, увольнения в город и всё такое. А тут — сразу!