Мальтийский крест

Первой и самой здравой мыслью было — прямо сейчас переодеться в гражданское и, не заходя домой, скоростным поездом в Питер. Оттуда — машиной к Выборгу. И — на ту сторону. Пока хватятся — ищи-свищи.

Всё бы так, но есть недоделанные дела, необрубленные концы и неполученные долги. Даст бог, успеем!

Был у него способ позвонить так, чтобы прослушка, если она контролирует его абонентов, засекла аппарат, расположенный между Уфой и Челябинском. Он договорился о срочной встрече не только с авторитетными ворами, но и с сотрудником президентской администрации, вхожим без доклада если не к самому, то к особам, совсем уже приближенным.

И с ещё одним подельником, способным, по его мнению, прикрыть их тесный кружок и независимой вооружённой силой, и идеологически.

В таком составе ночное совещание давало шанс не только «прикрыть свою задницу», как любят выражаться американцы, считающие эту часть тела наиважнейшей, в сравнении с головой, например, но и отыграть у вероятного противника несколько ходов. Большего пока и не нужно.

— В принципе ясно, — сказал Секонд. — Про воров у меня сомнений нет. Это ещё Тарханов сформулировал: надел погоны вражеской армии — не жди, что кого-то озаботят твои личные качества и семейное положение.

— Я всегда считал его умным парнем.

— Генерал МГБ — тоже понятно. Крышевание бандитов, сто двадцать миллионов на швейцарском счете и вилла в Этрета под присмотром любовницы из своей же конторы, якобы находящейся в служебной командировке — для военно-полевого суда достаточно. Только, по царскому уложению от тысяча девятьсот шестого года, таковой суд должен состоять из трёх офицеров. Нас — двое.

С крыльца, готовая к немедленному бою, спустилась четвёрка Анастасии.

— Вельяминова — ко мне! — скомандовал Фёст. — Остальные на месте!

— Ты что — извращенец? — спросил Секонд. — То с Вяземской глаз не сводил, а сейчас — Вельяминова да Вельяминова.

— Ага! Активный строефил. Был у меня прапорщик Мороз — тот, очевидно, пассивный. А я обожаю, когда такого экстерьера девушки передо мной в струнку тянутся.

— Чего же Вяземскую не позвал? — Голос Секонда сочился ядом.

— Она мне в горизонтальном положении больше нравится. А эта — в вертикальном, — издевательски ответил Фёст. С самим собой чего уж стесняться, если сразу не доходит?

Подпоручик уже стояла рядом, прижав полусогнутые кисти к швам брюк и вздёрнув подбородок. Продолжать пикировку при ней было непедагогично. Причём неизвестно, слышала ли она последние слова. При её способностях вполне могла, но вида не подавала.

— Садись, Анастасия Георгиевна, — указал Фёст на бревно. — Курить разрешается. Дело вот в чём — тебе, согласно чину и должности, придётся побыть членом экстренного военно-полевого суда. Знаешь, что такое?

— Так точно, знаю. Могу наизусть процитировать все существующие уложения, — ответила Вельяминова, гордая тем, что её сочли достойной.

— Обойдёмся, — не слишком вежливо ответил Фёст. — Достаточно одного пункта: заседание проводится без участия защиты, предполагая, что суд в состоянии самостоятельно рассмотреть все обстоятельства, конфирмация[136] приговора производится старшим воинским начальником, за его отсутствием — председателем суда. В исполнение приговор приводится немедленно…

— …На Красной площади, с барабанным боем, — к месту или не к месту вспомнил Секонд фразу из романа графа А. Н. Толстого «Светлое утро»[137].

Фёст замечание проигнорировал.

— Вот тебе формула обвинения. — Он пересказал Анастасии то, что говорил Секонду о прегрешениях генерала и его подельников. Короче и конкретнее. — Вот мой вариант приговора — смертная казнь. Господин полковник Ляхов, твой непосредственный начальник, колеблется. Значит, господин подпоручик, вам решать.

Настя, проявив недюжинные дипломатические способности, молчала ровно столько, сколько позволила изредка потягиваемая сигарета. Того сорта, что не горят, как бикфордов шнур, сами по себе. Которые нужно курить всерьёз.

— Моё слово действительно решающее? — наконец спросила она, растерев окурок в пальцах и бросив то, что осталось, с ногтя в мангал. Как учили белые рейнджеры, отвоевавшие четыре войны и оставшиеся в живых всем смертям назло.

— Не сомневайся, подпоручик, — кивнул её начальник, полковник, флигель-адъютант Ляхов. А его брат-близнец, всё это явно затеявший, смотрел в небо, покрытое звёздами, совершенно не похожими на те, что украшали купол Таорэры. Здесь их в десятки раз меньше, но они крупнее. И, как бы это сказать — убедительнее.

— Тогда я за высшую меру. Предатели и убийцы права на жизнь не имеют…

Фёст, не сводя до конца ладоней, изобразил намёк на аплодисмент.

Секонд слегка улыбнулся.

«Провокатор», — подумал Фёст с опережением.

— Последний вопрос, подпоручик, — спросил её командир. — Приговор ты поддержала. А в исполнение привести?

— Стен боад, коонел, — почти выкрикнул Фёст. И продолжил по-русски: — Дурак, твою мать!..

— Нашу, — вежливо ответил Секонд. — Играем так играем.

Настя сориентировалась мгновенно.