Мальтийский жезл

— На дворе уже ночь, поди, и ветер поднялся, — поддержал его Борис Платонович.

— Ветер? — не понял Люсин, возвращаясь из своего далека. — Какой еще ветер?

— А вы посидите здесь часик-другой, тогда узнаете, — желчно поежился Гуров. — Ишь задувает…

— Задувает, говорите? — Люсин задумчиво закусил губу. — Аглая Степановна, голубушка, — просветленный внезапной догадкой, он подступил к старой домоправительнице. — Как говорится, не в службу, а в дружбу, откройте-ка на минуточку входную дверь.

— Это еще зачем? — Она не двинулась с места. Остальные — кто недоуменно, кто, словно прислушиваясь к чему-то, — уставились на него.

— Ну, пожалуйста, бабушка…

— Ведь не отвяжется, будь ты неладен! — Она тяжело поднялась и зашаркала к выходу.

В наступившей настороженной тишине было слышно, как звякнуло в сенях неловко задетое ведро. Затем заскрежетал засов и заскрипели давно несмазанные петли. И тут же холодный порыв из окна подхватил с таким трудом разложенные бумаги, закружил их вокруг печи, отозвавшейся утробным урчанием. Распахнутая дверь подалась и вдруг захлопнулась с пушечным выстрелом, прокатившимся по всему дому.

— Вот вам и первый ответ, — сказал Люсин, отмыкая защелкнувшийся при ударе замок.

Глава третья «КРАСНЫЙ ЛЕВ» [10]

Условившись встретиться с Гуровым на «нейтральной почве» — возле ЦУМа, Люсин заглянул в охотничий магазин на Неглинной, где приобрел полсотни дефицитных латунных гильз калибра 38 к своему бельгийскому ружьецу. Забирая у продавщицы мелодично позвякивающую картонную коробку, он мысленно выругал себя за бездумную импульсивность, ибо патроны да и само ружье были ему совершенно без надобности. За всю жизнь он ходил на охоту раза три-четыре, не более. Причем со времени последней вылазки благополучно минуло шесть лет. Промерзнув тогда двое суток на озере, он подранил чирка, который то ли упал далеко в воду, то ли затерялся в камышах.

Гуров уже ожидал на скамейке, дымя сигаретой и печально поглядывая на очередь за пирожками. На сверток, который Люсин деликатно отодвинул подальше, он не обратил никакого внимания.

— Напрасно вы не согласились навестить нас, Владимир Константинович, — упрекнул он. — Могли бы пообедать вместе. У нас, между прочим, недурно кормят.

— Едал я за прокурорскими столами. — Люсин не удержался и чихнул на выкатившееся из-за крыш солнышко. — Больно уж захотелось на свежем воздухе посидеть.

Гуров выразительно покосился на чадящий, громыхающий железными бортами самосвал, свернувший на Кузнецкий, и скептически хмыкнул.

— Есть новости?

— Все новости у вас, Борис Платонович.

— Тогда у нас с вами не густо… Проверили мы Солдатенкову.

— Ну и как?

— Вроде была на Шатуре в те дни. Старуху там знают. Приехала утром двенадцатого, отбыла шестнадцатого. Ее даже провожали какие-то дальние родственники. Но чистого алиби не получается. Знаете, чем она занималась? Целыми днями по лесам-болотам бродила. Якобы за травами.

— Вы так говорите, Борис Платонович, словно у вас есть веские основания подозревать Аглаю Степановну. Не думаете же вы в самом деле, что она под видом лесной прогулки тайно, причем с самой неблаговидной целью, возвратилась домой?

— Нет, не думаю. Однако стопроцентного алиби у нее нет. Это факт. Если желаете, можете иронизировать дальше.

— Скажите откровенно, Борис Платонович, вам что-нибудь не нравится в ее поведении? Я, например, обожаю таких старух. В них есть настоящее, понимаете? Отголоски языческих таинств, близость какая-то к целительным силам природы.

— Вот видите, какие мы разные люди. — Гуров нетерпеливо дрожащими пальцами выцарапал из смятой пачки новую сигарету и прикурил от окурка. — Вам нравится, а мне нет. Меня настораживает, что старики, помнящие Солдатенкову, пусть полушутя, но называют ее ведьмой.

— Ишь ты! — усмехнулся Люсин.

— Все-таки штрих! Но и это не все. Куда интереснее представляется мне запись, относящаяся к Солдатенковой, в завещании Солитова.

— Вы нашли завещание? — Люсин с невольным уважением взглянул на следователя. — Ну и ну! Об этом я как-то не подумал.

— А я, представьте себе, подумал, — порозовев от скрытого торжества, подчеркнул Гуров. — Согласно завещанию Солитова, депонированному в городской нотариальной конторе, дача в случае смерти завещателя переходит в полную собственность гражданки Солдатенковой. И часть денег тоже. С его личного счета в поселковой сберкассе. Есть и доверенность вкладчика на ее имя. Сумма, положенная на вторую сберкнижку в сберкассе по месту основного жительства, завещана дочери. Такие дела…

— Поздравляю, Борис Платонович. Быстрота и натиск.

— Чего уж! — Гуров устало поморщился. — Помните, как у этих АББА? «Мани, мани, мани…» И немалые, должен вам сказать.

— Ничего удивительного. Профессор, завкафедрой… У него десятки внедренных изобретений, запатентованных лекарств.