Мальтийский жезл

Преклонив у подъезда колени, печальные кавалеры в черных иоаннитских плащах смиренно обратились к вышедшему навстречу шталмейстеру.

— Кто живет в этом замке? — спросил Юлий Помпеевич, разыгрывая этакого странствующего рыцаря, увидевшего среди раскаленных песков чью-то зубчатую башню.

— Его величество Павел, самодержец Всея Руси и защитник религии мальтийских рыцарей, — последовал бесстрастный ответ.

— Благоволите, мессир, передать, что мы повергаем к стопам его величества нашу смиренную просьбу о приюте.

— Пустить их! — последовал приказ, когда просьба была передана через флигель-адъютанта.

«Владелец замка», превосходно осведомленный обо всех тонкостях ритуала, повелел препроводить депутацию в парадные покои и благосклонно выслушал несусветную чушь, которую нес Юлий Помпеевич:

— Вы видите перед собой скромных рыцарей святого Иоанна Иерусалимского, сир, — томно играя очами, распространялся Литта. — Странствуя по Аравийской пустыне и увидя замок, мы узнали, кто тут живет…

Эта речь и вся сцена, словно заимствованная из рыцарского романа, закончилась официальным предложением.

Приятно взволнованный император, всласть поигравший в молодости в эзотерические тайны, растрогался и принял поднесенный ему почти опереточный титул.

«Русский Дон Кихот!» — воскликнул Наполеон, узнав, кто стал великим магистром.

Поддержав гонимых, буквально подвешенных в воздухе рыцарей, Павел и вправду продемонстрировал классический донкихотский комплекс. Благородно, трогательно, но ведь и смешно.

Есть основания полагать, что меткое замечание первого консула явилось реакцией на весть отнюдь не неожиданную, а, напротив, страстно лелеемую. Более того, операция с Мальтой была частью интриги, задуманной Талейраном лишь для того, чтобы поссорить Россию с Англией. Высадившись на острове, Наполеон едва ли надеялся удержать его надолго. Англичане, чей перевес на море был очевиден, вскоре отвоевали Мальту, бросив тем самым вызов новоиспеченному гроссмейстеру. Антифранцузская коалиция в итоге окончательно распалась.

Непомерная плата за средневековые побрякушки: мальтийскую корону, жезл, орденскую печать и рыцарский меч! Действо коронования тем не менее было совершено с подобающей пышностью в тронной зале Зимнего дворца, где собрались Сенат, Синод и вся придворная камарилья. Мальтийский крест осенил двуглавого имперского орла, а к длинному перечню царских званий, заканчивающемуся словом «и прочая», добавился еще один титул. Сохранился указ, подписанный государем: «Прокламацией, учиненною пред нами ноября в 29-й день, приняв мы на себя титул великого магистра, издревле столь знаменитого и почтения достойного ордена святого Иоанна Иерусалимского, высочайше повелеваем Сенату нашему включить оный в императорский титул нам, предоставляя Синоду поместить оный по его благоусмотрению». Салютовали пушки, маршировали войска, ночные небеса полыхали фейерверком. Число командорств в империи разрослось чуть ли не до сотни, появилось ни с чем несообразное «российскоправославное» приорство, кавалергарды надели малиновые супервесты с восьмиконечным крестом, на дверцы императорского экипажа спешно наляпали тот же роковой знак.

Бывший дворец графа Воронцова на Садовой, где разместился капитул, переименовали в замок, на Каменном острове построили странноприимный дом с церковью Иоанна Крестителя, где всеми цветами радуги заблистали торжественные одеяния католического духовенства. Не было выше и лестнее знака, чем Мальтийский крестик. Зато лишение звания мальтийского кавалера означало полнейшую опалу. Юлий Помпеевич стал ближайшим советником царя. Он получил чин вице-адмирала, хотя мог похвастаться лишь проигранным сражением на море, и командорство в десять тысяч рублей ежегодного дохода, а главное — стал наместником великого магистра. В таком звании он мог оказывать серьезное влияние на ход государственных дел. Невольно создавалось впечатление, что гигантская держава стала заморской территорией маленького островка, занятого к тому же чужеземным войском, и готовится переменить веру. Злые языки даже уверяли, будто сам Павел нацелился на ватиканский престол и только ждет удобного момента, чтобы сменить Пия.

В атмосфере недоброго экзальтированного ожидания растворились границы возможного. Разве не сам папа освятил избрание православного государя. А «православное» приорство?

Скользим мы бездны на краю,
В которую стремглав свалимся…—

с чуткостью художника отреагировал Державин, уловив дух тревожного ожидания роковой развязки. Он, кстати, присутствовал на «мальтийской» коронации, о коей сложил и поднес к стопам самодержца надлежащую оду.

Тлетворный воздух занемогшей в гнетущем ожидании столицы дышал истерией. Вместе с торжественной мессой, вместе с одеждами эпохи крестовых походов и паладинами, бодро месящими чухонскую грязь, распространился магический флюид.