Мальтийский жезл

Скользнув сосредоточенным взором по лицу застенчивого участкового, которому не терпелось выложить подробности, Люсин запахнул плащ и нырнул в заросли шиповника, обрушившегося каскадом капель и ворохом лепестков. Молодая почтальонша и владелец соседней дачи, привлеченные в качестве понятых, с явно смущенным видом полезли следом.

— Погоди, лейтенант, — остановил Крелин участкового, которому не терпелось взять на себя роль экскурсовода. — Пусть Владимир Константинович сначала сам разберется. Ты лучше нам расскажи. — Он успокоительно махнул рукой Гурову, который задумчиво прогуливался возле выбитого взрывом окна. Усеявшие клумбу осколки однозначно указывали на то, что стекло не было выдавлено снаружи. Крелин с первого взгляда отмел возможность имитации, хотя земля перед домом и была основательно затоптана.

Гуров недоуменно пожал плечами и, достав сигареты, направился к эксперту. Наслышанный о причудах Люсина, он тем не менее впервые встречался со столь откровенным пренебрежением к процедуре осмотра, выразив свое неодобрение сердитым попыхиванием. Крелин, работавший с Люсиным двенадцатый год, постарался разрядить обстановку.

— У каждого из нас свой бзик, — он виновато улыбнулся. — Недаром на Востоке говорят, что лучше один раз увидеть, чем семь раз услышать.

— Мы не на Востоке, — неприязненно поежился следователь, отирая пучком травы ботинки, забрызганные оранжевым молоком чистотела, изобильно растущего вместе с крапивой по краям дорожки. — Лично я предпочитаю сначала выслушать свидетелей.

— Так ведь нет их, свидетелей, Борис Платонович, — развел руками эксперт. — Аглая Степановна эта, — он кивнул на мрачнейшего вида старуху, прикорнувшую на лавочке возле крыльца, — она ведь только на пятые сутки домой заявилась…

— Так точно, — оживился участковый. — И сразу по соседям кинулась. Они небось и наследили, где только могли. Каждому, понимаете, надо в окно просунуться! Хорошо еще, что дверь взломать не надумали…

— Непонятная штука, — размышляя вслух, вздохнул следователь и раздраженно вмял в грязь окрашенный никотином окурок. — Зачем ему вообще понадобился этот замок? И почему только с внутренней стороны?

— Я и говорю: у каждого свои странности. — Крелин снисходительно опустил веки. — Взять хоть ее… — Он двинул подбородком в сторону старухи, застывшей, как изваяние, с перекрещенными на коленях руками. — Сидит — не шелохнется, будто ей все абсолютно до лампочки.

— Степановна у нас кремень! — уважительно поддакнул участковый. — Каждое слово приходится чуть ли не клещами вытаскивать. А ведь любит она Георгия Мартыновича, души в нем не чает… Вы это очень верно насчет странностей, товарищ капитан. Я вот и за собой замечаю…

— Рано, молодой человек, рано, — властно пресек откровенные излияния следователь. — Лейтенантам странности не положены. Вы лучше вот что скажите. — Ловким щелчком он выбил из пачки новую сигарету. — Солитов всегда таким анахоретом жил? У него семья, кажется? Квартира в городе?

— Так ведь лето теперь, — не понял лейтенант, стряхнув прилепившиеся к безупречно отглаженным брюкам колючки. — Георгий Мартынович в институте работает, каникулы у них теперь.

— Каникулы-каникулы, — протянул нараспев следователь. — Вот она, жизнь человечья. Жена умерла, дети разъехались по заграницам, и остался мужик в полном одиночестве. — Он сочувственно поцокал языком, покосившись на мумию в застиранном платочке, безучастно дремавшую под рябиной. — Со Степановной, как я вижу, не очень-то поговоришь… Студенты там, аспиранты всякие не навещают?

— Кто их знает. Может, и навещают.

— В мое время не забывали учителей, — посочувствовал сам себе пожилой представитель прокуратуры. — Это теперь никому ни до кого дела нет… Но где ж наш старший оперуполномоченный? — Он нетерпеливо взглянул на часы. — Чего копается? Дело ведь явно не рядовое…

— Может, оттого и копается, что не рядовое, — заметил Крелин.

Люсин между тем обошел дом, окончательно убедившись, что пристрастия хозяина были далеки от трафарета.

В непосредственном соседстве со штамбовыми розами произрастал, растопырив колючие листья, чертополох, кусты бузины чередовались с волчьей ягодой и дурманом. На узких, высоко приподнятых над поверхностью грядках вместо моркови и огурцов золотились звездочки зверобоя, качались скромные головки тысячелистника. Среди такого разнообразия Люсин распознал валериану и донник, душицу и мяту, девясил, шалфей и горец. Пятачки целины, оставленные под первозданный подорожник, пастушью сумку и коровяк, надменно покачивавший желтыми стрелами крупных соцветий, чередовались огороженными проволокой квадратами, где, как рептилии в террариуме, зловеще наливались ядом зонтики веха, метелки эфедры, вороний глаз, белена. Лишь обладая поистине нездоровой фантазией, можно было высадить на клумбах ревень заодно с вероникой, календулой и полынью.

Как защемило на краткий миг сердце от ее неизбывной горечи, как ударило в ноздри дымом кочевий, непокоем и пылью степных дорог!

Сад отрав, огород целебных кореньев и «приворотных» зелий…