Мальтинская мадонна

Почему-то все удивились этому простому факту, искренне, как-то по-детски. Значительно посмотрели на растерянно улыбавшегося Ивана.

- Но она никогда и ничего не говорила мне про раскопки и про фигурки Венер.

- В каком году она родилась? - полюбопытствовал Садовников.

- В двадцать восьмом.

- Рад вам сообщить, Иван Данилыч: стоянка древнего человека обнаружена здесь в феврале двадцать восьмого. Один крестьянин, Савельев, попросил другого, своего соседа Брилина, помочь выкопать подполье. А не очень-то охочего до работы Савельева заставила его непоседливая, строгая жена: новый пятистенок только-только срубили, зимой въехали в него. Но как же без подполья жить? Долбили-долбили мужики мерзлоту, скрючившись под полом, и наткнулись на угли и странную кость, похожую на лопатку. Потом выяснилось мамонта. Выбросили ее на улицу. Однако утречком образованный Брилин поднял ее, попросил избача Бельтрама отписать в Иркутск в краеведческий музей. Приехал Герасимов - будущий антрополог с мировым именем; когда-то, к слову, он восстановил по костям облик и древнего человека, и царя Грозного, и Тамерлана. Вот так все началось... Может, Савельев или Брилин или же Бельтрам ваши родственники, Иван Данилыч?

- Что? - неохотно отвлекся от своих переживаний и мыслей Иван. Садовников повторил вопрос. - Нет, нет. Если говорить о родственниках моих должна тут жить тетя Шура, двоюродная сестра моей мамы.

Вспомнили про обед, пошли назад. Иван попридержал за локоть Марию, сказал в самое ее ухо, словно не доверял даже ветру, который мог разнести его слова:

- Знаете, Маша, - можно, я буду вас так называть? - вы похожи... на мою мать.

Мария улыбнулась, прямо и строго посмотрела в блестящие глаза Ивана.

- И зовут ее Марией?

- Нет, Галиной... Вы, кажется, смеетесь надо мной? Думаете, заигрываю да притворяюсь?

- Нет. Просто мне хорошо, как давно не было.

- Хорошо - просто хорошо? Или?.. - но он не договорил.

Под локоть сопроводил Марию через шоссе. Молчал, не возобновлял разговора.

- Или? Или что? Почему молчите? - приостановилась Мария, мельком заглянув в его глаза.

- Но вы же понимаете: не хочу произносить пошлостей.

- Да, понимаю, - чуть заметно улыбнулась она, бесцельно покручивая пуговицу на своем пальто.

Иван остановился возле старушки в выцветшей ватной душегрейке и с минуту на нее пристально смотрел.

- Тетя Шура! - раскрыл он для объятия руки.

- А я тебя, Ваньча, сразу признала, когда ты еще к реке шел, - на Галинку ты шибко смахиваешь. Ну, здрасьте, здрасьте, племяш. Какой ты видный мужчина. Сколько зим, сколько лет! - и она неуверенно коснулась плеча Ивана. Он слегка и неловко-скованно поприжал ее к своему боку. Она оказалась ему по подмышки.

Иван последний раз виделся с теткой, чувствовалось им, сто лет назад. А в самой Мальте раньше ни разу не был, лишь мимо на поезде или в автомобиле проезжал по своим журналистским делам. Тетка изредка гостевала у них в Иркутске, а когда в последний раз - уже и не вспомнить. А как мать Ивана умерла, так и вовсе оборвались почти все связи с родственниками.

Тетя Шура зазывала в дом обоих, обещала чаем напоить, но Мария, смущаясь, вежливо отказалась. Иван проводил ее в столовую, на пороге придержал, посмотрел в ее глаза, не выпускал из своей руки ее руку. Она, вытягивая руку, шепнула:

- Не надо.

Он, сжав губы и сморгнув, качнул в ответ головой. Вернулся к тетке.

Допоздна просидели в ее маленьком, но уютном, теплом доме, состоявшем из одной горнички, увешанной потускневшими фотографиями, домоткаными ковриками, белоснежными салфетками, и кухоньки, в которой дородной хозяйкой разместилась большая, с зевласто-широким полукруглым жерлом русская печь, кажется, недавно выбеленная, с овчинной шубой на верхней лежанке; еще были комнаты-пристройки. Со стен на Ивана смотрели знакомые лица - его молодой матери, родственников. В углу, украшенная искусственными цветами, висела тусклая икона с лампадкой. На полу расстелены тряпичные половики, такие пестрые, что хотелось улыбаться. Обе комнаты сияли простодушной чистотой, ласковым светом, заливавшимся через два окна. Пахло душицей и сухарями.

Терем-теремок, - почему-то так подумал Иван, осмотревшись. Разулся, прошелся по толстым, очень широким плахам пола. Ему на минуту показалось, что вот-вот тетя Шура, хлопотавшая на кухне за выцветшей занавеской, присядет у окна, подопрет рукой свою маленькую, укутанную платком голову и начнет потчевать его, как ребенка, неторопливой, непременно мудрой сказкой. И ему вспомнилось, как мать перед сном рассказывала ему, малышу, сказки, читала книжки, заботливо подтыкая одеяло, поглаживая его по голове, а он упрямо боролся с подступающим сном, цепляясь сознанием за тихий голос матери.