Мальцев Ю. Промежуточная литература

По уровню проблем, по охвату жизни промежу­точная литература (за исключением разве что Распу­тина, да изредка Белова и Залыгина) очень похожа на то, что на Западе называют диалектальной литерату­рой. Кстати, и язык, который так старательно вос­производят деревенщики, — это ведь диалект. Читать эти диалоги, пожалуй, занятно. Только когда их не очень много. А то начинаешь уставать ото всех этих челисников, тяпушек, пестерочек, ендов, посыпушек, клепцов, корчаг, кожулин, жомок, ужищ, клевещин, осеков и т. д. Но диалектальная литература в России как-то никогда не прививалась. Очень уж узок угол обзора. Русскому писателю, да и читателю, тут тесно, ему подавай толстовскую ширь.

Наши новые реалисты старательно обходят все, что касается отношения власть-народ. Функционирова­ние коммунистической системы и ее устройство, меха­низм принуждения, обмана и контроля, равного которо­му еще не знала история, — все это вне поля их внима­ния. Как будто всё это вещи маловажные и как будто можно описывать жизнь советских людей, абстраги­руясь от характера того режима, при котором они живут. Ведь даже самая дальняя деревенская глушь сегодня — это не только ухабы на дороге, красивые пейзажи, колоритные старики, пьяные трактористы, бойкие молодухи, но это и непременный лозунг, сла­вящий партию, и доска надуманного «соцсоревнова­ния», и очковтирательное «выполнение плана» и т. д. И в каждом селе есть парторг и штатный стукач. Со­ветская ложь и советский гнет вездесущи, ими пропи­тано все, и от них нигде нет спасения. Нет нейтраль­ной «просто жизни», которую можно бы по старинке неторопливо и любовно описывать. Такое описание в самой сути своей ложно. Это как если бы взяться описывать смертельно больного человека, ограничив­шись лишь рассказом о том, как и что он ест, во что одет и как причесан, ни словом не обмолвившись о его страшных мучениях, то есть о том, что как раз и определяет все его бытие. Наивно говорить о том, что писатели эти якобы просто не хотят вмешивать­ся в политику, а хотят тихо заниматься своим ремес­лом. Сознание любого человека в сегодняшнем мире политизировано, политика стала неотъемлемым ком­понентом бытия, в нашем же идеократическом госу­дарстве политикой пропитаны даже воздух и пища. Игнорировать это — значит заниматься как раз угод­ной властям политикой.

Неестественными и ущербными представляются все эти якобы реалистические повествования, стара­тельно отгораживающиеся от жгучих проблем России. Когда читаешь книги этих промежуточных, невозмож­но избавиться от ощущения, будто вступаешь в узкий туннель, где нет простора, воздуха, обзора, а есть лишь узенькая полоска света, по которой вынужден следовать. Некогда девизом русского писателя было: не могу молчать! Девизом сегодняшних промежуточ­ных стало: должен молчать.

Даже из книг ортодокса Кочетова мы узнаем го­раздо больше, нежели от наших деревенщиков, о том, что такое колхозная система. Кочетов со всей откро­венностью рассказывает нам (ибо ему и в голову не приходит, что здесь надо что-то скрывать), кем и как принимаются решения, назначается и сменяется на­чальство, кто определяет план, нормы поставок, опла­ту трудодней и т. д.

Бегство от советской реальности в искусственно отгороженный заповедник в наиболее чистом виде можно, пожалуй, наблюдать у Солоухина. Его, кажет­ся, интересуют в жизни лишь травы и цветы, рыбалка, в лучшем случае коллекционирование старых икон. А ведь мы знаем, можно написать и «Записки охот­ника» так, что они становятся выдающимся докумен­том эпохи. Да и уж если об охоте и рыбалке, то не­ужели после светоносного Аксакова читать Солоухина, изъясняющегося языком «Литгазеты»?

Лишь изредка он дает прорваться своим граждан­ским чувствам в таких изящно выраженных, глубоко­мысленных и свободолюбивых замечаниях, вроде: «Нельзя идти на поводу у демократизма» или «Нет, демократия демократией, но иногда хорошо, когда найдется и власть!».