Малуша. За краем Окольного

Отроки взялись за весла, и украшенная лодка двинулась прочь от причала, к середине реки. На берегу уже все молчали, ловя летящие над водой звуки гуслей.

Мальфрид стояла спиной к Перыни и не видела, как удаляется земля, как ширится полоса воды. Лишь косилась на расходящиеся от носа лодки длинные волны – словно нити судьбы с Макошиного веретена. И как не поймать, не сдержать этих волн, так не миновать и ей того, что назначено. Песня позади нее восхваляла молодца Волха, его богатый двор, столбы точеные, вереи золоченые, столы дубовые, скатерки шелковые. Искусный певец легко увлекал за собой мысль, и уже ее тянуло туда, вслед за этим голосом: низким, сильным и соблазнительно ласкающим слух.

Лодка шла прямо через реку, держа к далекому противоположному берегу. Все мужчины в ней сидели, и зрителям от Перыни хорошо была видна стоявшая на носу девушка в белой сорочке, с венком на голове.

Дедич пел, и вот Мальфрид услышала свое имя:

– Дорогая моя гостьюшка,
Малфредь, красная девица,
Я возьму тебя за руки белые,
за перстеньки золоченые,
Поведу в избу богатую,
Посажу за стол дубовый,
За скатерть шитую, бранную…

В груди разливалось блаженство: Мальфрид чувствовала себя горячо любимой кем-то прекрасным, как темное солнце, богатым, как весь подземный мир, и в теле в ответ рождалось любовное томление. Она почти не видела земного мира, на который смотрела, перед мысленным ее взором мелькали неясные образы красоты, роскоши и страсти. Сам Волхов играл для нее на сильных своих струях, голосом Дедича пел сам властелин северных рек. Этот голос лился, как та вода, которая ей снилась, – темная, глубокая, исполненная мощи…

– Она ходила, расхаживала,
По своим ли светлым мостикам,
Да по сенюшкам тесовеньким,
По своим ли светлым светлицам.
Как из светлицы во спальницу зашла,
Да ко лежанкочке тесовой подошла,
Да ко перины ко пуховенькой,
Да к соболину одеялышку…

Мальфрид не сводила глаз с далекого противоположного берега, и казалось: там и есть тот туманный край, где ждет ее богатый жених. Она почти приняла то, что ей не суждено больше никогда не ступить на знакомую землю. Волх-молодец ждет ее, и у самых ее ног лежит белый рушник – дорога в сероватые волны…

Безотчетно Мальфрид взялась за конец своего пояса, подаренного Зарей-Заряницей. Подумала о Колоске. И вдруг почти успокоилась. Оставшийся дома младенец-сын показался крепкой связью, которая, несомненно, вернет ее на берег. Она ведь не то что любая девка, в ком до замужества таится сама Марена, неспособная противиться влекущей ее вниз темной силе. Она – мать, подтвердившая свою прочную связь с жизнью, у нее есть сын. Разве может она уйти к Ящеру, когда дома ее ждет дитя двух богов, солнца красного и леса темного?

Чуть опомнившись, Мальфрид широко раскрыла глаза, будто пытаясь проснуться. Оглянулась на Дедича. Тот уже не пел, но продолжал играть. Встретив ее взгляд, вдруг подмигнул, будто говоря: не робей! И Мальфрид совсем очнулась. Как же крепко он ее заворожил! Она ведь почти готова была безропотно пойти на дно!

Дедич кивнул ей и еще раз подмигнул – так явственно, что в этот раз не было сомнений. С намеком двинул бровями и снова запел:

– Ходит заинька, ходит серенький,
Зайка в сторону скочил,
Чего надобно купил,
На другу перескочил —
Там река глубока,
Речка тиновая,
Друга – рябиновая,
Ты, рябинушка густа,
Бери девушку с куста…

Мальфрид невольно заулыбалась, едва веря своим ушам. Эту самую потешку она слышала на супрядках, когда приходили парни и когда девушки, оставив веретена, принимались за игры.

– У меня, у меня, у меня хорошая,
У меня хорошая, девушка пригожая:
Речи бает, рассыпает,
Одна бровь – сто соболев,
У ей взгляд – пятьдесят,
Целоваться – шестьдесят…

В тот зимний вечер, вскоре после своего приезда, когда Мальфрид впервые эту песню услышала, она и заметила, как охотно и Чара, и Людоша, и Сторонька выбирают Бера из толпы парней, чтобы целоваться с ним в середине круга. Но к чему эта игривая песня сейчас?

Сообразив, что происходит, Мальфрид едва не засмеялась. Дедич увидел, что завлек ее дух слишком далеко, и пытается вернуть ее мысли в мир живых. Надо думать, не хочет, чтобы она ушла к подводному господину насовсем.