Мальвиль

— Вот оно! В этом-то вся загвоздка! Разве я командую? Хорош командир, если из группы, которая якобы ему подчиняется, двое взрослых в разгар битвы нарушают приказы!

Нависло молчание. Я не спешил его прервать. Пусть еще потянется. И пусть Тома еще чуточку потомится.

— А по-моему, — сказал Колен, — здесь нет полной ясности. Собираем мы у нас в Мальвиле собрания, сообща принимаем на них решения. Ладно. На собраниях Эмманюэль играет первую скрипку. Но никто ни разу еще не сказал, что, если настанет чрезвычайное положение и рассуждать будет некогда, Эмманюэль должен взять на себя команду. А по-моему, так прямо и надо сказать. Чтобы все знали: если уж возникла опасность — приказу Эмманюэля повиноваться беспрекословно.

Мейсонье поднял руку.

— Наконец-то, — сказал он удовлетворенно. — Я о том и толковал, когда еще в самом начале говорил, что мы плохо организованы. Скажу больше, мы вели себя как самые последние растяпы. Все бежали кто куда, никто никого не слушал. Была минута, когда для защиты Мальвиля на валу оставались только Фальвина с Мьеттой. Хоть Мьетта и умеет стрелять, да у нее ружья-то не было!

— Ты прав, — покачал своей огромной башкой Пейсу. — Настоящий бардак. На пашне у Рюна оказался бедняжка Момо, а ему там делать было нечего. И Мену туда прибежала из-за Момо, а ей тоже незачем было туда соваться. А тут еще Эвелина, которая хвостом ходит за Эмманюэлем. Да еще…

Он осекся и покраснел до ушей. В пылу красноречия он едва не включил в свой перечень Тома. Воцарилось молчание. Тома, не вынимая рук из карманов, сидел, ни на кого не глядя. Колен, поблескивая глазами, улыбался мне своей улыбочкой.

— А ты тоже сообразил, — вдруг сказал Пейсу, протянув в сторону Тома, чуть ли не через весь стол, длинную ручищу с громадной пятерней. — Сообразил, — повторил он громовым голосом. — Уйду из Мальвиля с Кати! Ничего глупее придумать не мог?

— Совершенно с тобой согласен, — немедленно поддержал я.

— И куда бы ты, интересно знать, пошел, кретин? — спросил Пейсу, и в тоне, каким было произнесено это ругательство, слышалась безграничная дружеская нежность.

Колен рассмеялся, как всегда в самую нужную минуту. Смех его прозвучал удивительно искренно. Он задал тон, и мы подхватили. Смех сразу разрядил обстановку, так что даже сжатые губы Тома растянулись в улыбке. Кстати, я заметил, что, выйдя из своего оцепенения, он сел свободнее, даже руки из карманов вынул.

Отсмеявшись, мы проголосовали. Меня единогласно (не считая одного голоса, моего, я голосовал за кандидатуру Мейсонье) избрали военачальником Мальвиля «на случай опасности и чрезвычайного положения». Подразумевалось, что при отсутствии такого чрезвычайного положения все решения, даже те, которые касаются безопасности Мальвиля, будут приниматься общим собранием. Я поблагодарил и внес предложение, чтобы Мейсонье назначили моим помощником, а в случае если я буду ранен и выйду из строя — моим преемником. Проголосовали еще раз — с полным единодушием. Потом облегченно заговорили все разом. Я не стал мешать, пусть несколько минут передохнут.

— А теперь я хочу вернуться к тому, о чем в самом начале упоминал Колен, — вновь заговорил я. — Все мы почувствовали одно и то же: как жутко было стрелять в этих несчастных. Поэтому-то мы и замешкались. Но тут я хочу кое-что добавить. Раз наше замешательство стоило жизни Момо, стало быть, это было ложное чувство. Со времени катастрофы мы живем в иную, не прежнюю эпоху, но мы еще до конца это не уразумели и не до конца к ней применились.

— А что значит «в иную эпоху»? — спросил Пейсу.

— Вот тебе пример, — обернулся я к нему. — Предположим, что до катастрофы какой-то тип пробрался ночью к тебе на ферму и сжег, ну, скажем, из мести, твое гумно, сено и коров.

— Пусть только попробует, — заявил Пейсу, позабыв, что у него ничего не осталось.

— Ну вообрази, что ему это все-таки удалось. Ты скажешь: «Он причинил бы мне огромные убытки». Но жизни-то твоей это не угрожало. Во-первых, существовало страхование. А пока тебе еще не возместили потери, ты обратился бы в сельскохозяйственный банк, и тебе бы выдали ссуды, чтобы ты мог купить коров и сено. А теперь, слушай меня хорошенько, теперь, если у тебя крадут корову, отнимают лошадь или съедают твой хлеб — кончено, беда непоправимая, рано или поздно ты умрешь по вине того, кто это сделал. Это уж не просто кража, это тяжкое преступление. И преступление, за которое следует карать смертью немедленно и без колебаний.

Я заметил, что у Жаке как-то странно задергалось лицо, но, поглощенный своей мыслью, не сразу понял, в чем тут дело. После гибели Момо я обдумывал и так и эдак то, что сейчас высказал вслух, и мне даже стало казаться, что это само собой разумеется. И тем не менее я понимал: к этому придется возвращаться еще и еще, ибо представления, выработанные у моих товарищей и у меня всей нашей жизнью, не могут измениться за один день. Как не может инстинкт самозащиты вытеснить в нас привычное уважение к человеческой жизни.

— И все же, убивать людей… — печально протянул Колен.