Мальвиль

Ибо в своем широкопанорамном романе Миллер рисует мрачную картину некоего подобия средневековой теократии или даже тоталитаризма, установившего свою власть над уцелевшими после катастрофы. Новый католический Рим где-то на опустошенной территории Соединенных Штатов, новые духовные и светские феодалы, безжалостно притесняющие впавших в нищету и невежество простых людей. По стране рыщут стаи волков и еще более страшные банды мародеров. А с юга и севера новые варвары теснят эти жалкие остатки цивилизации. Это новоявленное средневековье во всех отношениях представляет собой повторение феодального прошлого человечества. Разве лишь за одним своеобразным исключением: вампиры, ублюдки и прочие чудовища, которыми когда-то, в далеком прошлом, примитивное воображение темных людей населяло окружающий их враждебный им мир, теперь появились во плоти и крови — после термоядерной войны повсеместно расплодились уроды-мутанты, вымещающие на любом нормальном человеке свои несчастья. Не только ученость и образованность, но даже элементарная грамотность становятся объектом безжалостного преследования, ибо в глазах обездоленных людей наука и ученые стали виновниками обрушившейся на них катастрофы. Лишь долгие столетия спустя, в конце IV тысячелетия нашей эры, постепенно возрождается цивилизация, причем опять со всеми пороками, присущими антагонистическому обществу. И вновь, как и прежняя, она на последних страницах романа гибнет в пламени термоядерной войны. Лишь жалкая кучка монахов отправляется на звездолете в космос, чтобы где-то на далекой планете в системе Альфа-Центавра учредить новый Рим, участь которого вряд ли будет отличаться от предыдущих. Их духовный пастырь проклинает человечество и заявляет, что Земля — это планета Люцифера, а люди — раса злодеев, дьяволово племя. Ибо, разъясняет он, если для первого термоядерного Апокалипсиса еще существовало какое-то жалкое оправдание в том, что люди не могли себе представить и уяснить его адские последствия, то для второго такого светопреставления нет и не может быть никакого разумного объяснения.

«Гимн Лейбовицу», хотел того автор или нет, представляет собой, в сущности, «гимн» безысходности, свидетельство человеческой беспомощности перед лицом социального зла и несправедливости. Предостережение об опасности термоядерной войны, обращенное к читателю, выглядит как глас вопиющего в пустыне и перерастает в вопль отчаяния. Роман Мерля, напротив, проникнут жизнеутверждающим пафосом борьбы против угрозы новой мировой войны, в которой автор видит главное зло современности. Этой мыслью, очевидно, объясняется и символическое название замка, оно составлено из двух слов — французского (mal) и английского (evil), одинаково обозначающих зло. Роман написан с убеждением, что зло можно побороть, что предостережение будет услышано и человечество окажется способным предотвратить термоядерную катастрофу.

«Мальвиль», по нескрываемому авторскому замыслу, — не просто протест против войны, но и глубоко полемическое произведение. Оно непосредственно направлено против насаждаемых в общественном мнении милитаристских мифов, согласно которым безопасность народов может покоиться на противостоящих друг другу военных блоках, на гонке вооружений, на «ядерном возмездии». Именно об этом говорит Мерль во взволнованном авторском монологе уже в начале романа. Он стремится внушить людям убежденность в их ответственности за свою судьбу. «Впрочем, атомный взрыв можно было бы предотвратить». Вкладывая эту мысль в уста своего героя, Мерль настойчиво внушает читателям: войну необходимо предотвратить и это в ваших силах.

Наряду с этой прямой полемикой против стратегических концепций ядерного устрашения и возмездия в «Мальвиле» содержится и косвенная полемика с радикально-экстремистским подходом к войне в современную эпоху. Суть этого подхода в том, чтобы на руинах ненавистного буржуазного строя воздвигнуть «в тысячу раз более прекрасную цивилизацию».