Мальвина с красным бантом (Мария Андреева)

А насчет самой программы эсдеков, которых Савва столь оголтело бросился поддерживать, у него не было никаких иллюзий. Вот только один из его отзывов: «Все писания Ленина можно озаглавить как „Курс политического мордобоя“ или „Философия и техника драки“. Как отмечал Марк Алданов, „Савва субсидировал большевиков оттого, что ему чрезвычайно опротивели люди вообще, а люди его круга в особенности“. Морозову, человеку европейского образования, претил старообрядческий уклад его семьи. Славянофильство и народничество представлялись ему сентиментальными. Философия Ницше — чересчур идеалистической, оторванной от жизни. Он желал найти у новых друзей не только острых ощущений, но и некоего подобия веры в идеалы. То есть он верил, будто они верят…

Но вот лишь один из отзывов «благородного рыцаря революции», истинного джентльмена, обаяшки Красина, и не о ком-нибудь — об их Великом Вожде, товарище Ленине: «Ленин не стоит того, чтобы его поддерживать. Это вредный тип, и никогда не знаешь, какая дикость взбредет в его татарскую голову, черт с ним».

Да, нигилизм, как политический, так и нравственный, в то время был чрезвычайно в моде, но бедный, заигравшийся Савва угодил в лапы к таким циникам, по сравнению с которыми его собственный нигилизм казался просто детским лепетом. Базаров отдыхает!

Ну что ты будешь делать со сбесившимся от жира барином, которому, совершенно так же, как и его возлюбленной актерке, до смерти захотелось вонючей говядинки!

А между тем именно в это время судьба послала Савве Морозову небольшое, но весьма серьезное предупреждение. Высшие силы как бы сделали последнюю попытку образумить своего заблудшего сына.

На какой-то актерской предновогодней вечеринке, куда были званы и Савва Морозов, и Горький, последний подарил любовнице экземпляр только что вышедшей поэмы «Человек». Одна только цитата: «Вот снова, величавый и свободный, подняв высоко гордую главу, он медленно, но твердыми шагами идет по праху старых предрассудков, один в седом тумане заблуждений, за ним — пыль прошлого тяжелой тучей, а впереди — стоит толпа загадок, бесстрастно ожидающих его. Они бесчисленны, как звезды в бездне неба, и Человеку нет конца пути! Так шествует мятежный Человек — вперед! и — выше! все — вперед! и — выше!» Жуть берет, как подумаешь, что в эти же годы зарождался Серебряный век русской поэзии, Гумилев писал «Конквистадора», Брюсов — «Одиссея»…

Впрочем, о вкусах не спорят.

Мария Федоровна пришла в восторг от рукомесла своего экзотичного любовника, а более всего — от дарственной надписи. Однако на этой вечеринке Андреева была одета в открытое белое платье, в белых перчатках — и без всякого, даже самого махонького ридикюля. Книжонку спрятать некуда, а в руках таскать рискованно — того и гляди нарвешься на Савву. Если он прочтет автограф Горького, не миновать скандала!

Она подошла к А.Н. Тихонову, своему доброму приятелю:

— Тихоныч, милый, спрячь это пока у себя, мне некуда положить.

И вдруг — помяни черта, а он уж тут! — рядом оказался Савва. От неожиданности Мария Федоровна выронила брошюрку, стремительно наклонилась — подобрать, однако Савва оказался проворней: успел схватил брошюру, которая, как нарочно, распахнулась на первой странице — и поэтичная, сентиментальная, влюбленная дарственная надпись так и ударила по глазам: дескать, у автора этой поэмы крепкое сердце, из которого прекрасная, обожаемая, единственная на свете Мария Федоровна может сделать каблучки для своих туфель.

Морозов побелел:

— Так… новогодний подарок? Влюбились?

Он выхватил из кармана фрачных брюк тонкий золотой портсигар и стал закуривать папиросу, но не с того конца. Его веснушчатые пальцы тряслись…

Мария Федоровна боялась скандала, однако у Морозова достало сил сдержаться. Он снова швырнул брошюрку на пол, предоставив на сей раз поднимать ее вежливому, испуганному Тихонову, и уехал. Впрочем, вечер и для Андреевой, и для Горького был испорчен. Прежде всего тем, что Алексей Максимович впервые осознал, какую безумную страсть питает его друг к его любовнице. Конечно, Горький возревновал. А Мария Федоровна в ужасе думала: что, если из-за этой досадной странности Савва решит порвать с ней?! Да ладно, это бы еще полбеды, но что если он откажется давать деньги партии?!

Страх ее длился два или три дня. Однако улетучился, словно утренний туман, когда она получила письмо от Морозова: