Невеста должна ехать из церкви в парадной карете и, конечно, сделать кучеру и лакеям свадебные подарки. Таким образом дело росло и росло, но не доходило до размеров истинно блестящего торжества – это были только попытки сделать достойное празднество. Хорошо приготовленные риссоли[32]
– блюдо прекрасное. Свадебный пир, когда все приготовлено как следует, дело превосходное. Но Боже избави нас давать такие пиры. Мы должны стараться всячески избегать и в свадьбах, и в обедах, и во всех житейских делах судорожных попыток, производимых наперекор очевидному приличию, с внутренней уверенностью в неудаче.В день свадьбы Кросби при невесте находились подруги и был устроен завтрак. При этой оказии Маргеритта и Розина приехали в Лондон, куда прибыла также и их двоюродная сестра, некто мисс Грешам, отец которой жил в том же графстве. Мистер Грешам был женат на сестре лорда Де Курси, а потому потребовались и его услуги. Он выписан был для передачи невесты, потому что граф, как значилось в газетной статье, был задержан в замке Курси своим старинным наследственным врагом – подагрой. Приискали и четвертую подругу, и таким образом составился рой, хотя и не такой большой, какой в настоящее время вообще признается необходимым. У церкви стояли только три или четыре кареты, но эти три или четыре составляли нечто. Воздух был так страшно холоден, что дамские платья из светлых шелковых материй принимали неприятный вид и как нельзя яснее показывали свое несоответствие времени года. Девицы должны быть очень молоды, чтобы казаться хорошенькими в светлых нарядах в морозное утро, а свадебные подруги леди Александрины были далеко не первой молодости. Нос у леди Розины был действительно красный. Леди Маргеритта казалась холоднее зимы и, по-видимому, была очень сердита. Мисс Грешам была угрюма, неподвижна, безжизненна; достопочтенная мисс О'Фляэрти, занимавшая четвертое место, выражала сильное неудовольствие, что ее пригласили разыгрывать роль в такой жалкой пьесе.
Обряд бракосочетания совершился как следует, Кросби выносил душевную пытку с терпением и мужеством. Монгомери Доббс и Фаулер Прат были его шаферами и этим самым доставляли ему некоторую уверенность, что еще не весь мир покинул его, что он не отдался еще связанный по рукам и по ногам семейству Де Курси, чтобы они делали с ним что угодно. Мысль об этом постоянно заставляла его сокрушаться, как и другая, весьма близкая к первой, а именно: если ему действительно удастся восстать против всего, что относится к фамилии Де Курси, он окажется совершенно одиноким человеком.
– Да, поеду, – говорил Фаулер Прат Монгомери Доббсу. – Я всегда стараюсь держаться старых друзей. Кросби сначала поступил как негодяй, а потом как дурак. Он знает, что я такого мнения, но все же не думаю, чтобы за это следовало его бросить. Он просил меня, и я поеду.
– Поеду и я, – сказал Монгомери Доббс, в полной уверенности, что поступает весьма благоразумно, согласуясь с действиями Фаулера Прата, и притом он помнил, что все-таки Кросби женится на дочери графа.
После венчания был завтрак, за которым графиня присутствовала с подобающим ее сану величием. Она не поехала в церковь лишь потому, что, без всякого сомнения, во время застолья гораздо лучше обнаружит и поддержит свою веселость, если в церкви не подвергнет себя опасности ощутить приступ ревматизма. В одном конце стола сидел мистер Грешам, который принял на себя обязанность провозгласить в свое время приличный тост и произнести необходимую речь. Тут же находился и достопочтенный Джон, позволявший себе различные, скандального свойства замечания насчет сестры и нового зятя, – позволявший себе это, собственно, потому, что ему не дали за столом более видного и почетного места. Впрочем, в этом надо винить леди Александрину, которая в самом деле не хотела, чтобы на ее брата возложили обязанность мистера Грешама. Достопочтенный Джордж не пожаловал, потому что графиня не соблаговолила послать его жене особого приглашения.
– Мэри у меня тихая и все такое прочее, – говорил Джордж. – Но все-таки она моя жена. Она обладает такими достоинствами, каких не имеют другие. Вы знаете пословицу: хочешь полюбить меня – полюби мою собаку.
Поэтому он остался в замке Курси, и, как мне кажется, поступил благоразумно.