Малый круг

Сколько Наташа ни думала, не могла припомнить момент, когда Смородина вышла из повиновения, отдалась на волю собственных непредсказуемых эмоций. Да и был ли такой момент? Иногда Наташе казалось, Смородина родилась на свет с собственным устоявшимся мировоззрением, хотя с научной точки зрения это было абсурдно. Ее характер был, так сказать, негативом Наташиного характера. Наташа считала себя спокойным, уравновешенным человеком. Зато никто не знал, что выкинет Смородина в следующую секунду. Наташа старалась видеть в людях прежде всего хорошее, относиться к ним по-доброму. Смородина воспринимала людей, как если бы каждый из них успел нанести ей тягчайшую, неизбывную обиду. Наташа жаждала взаимопонимания. Одним людям, по ее мнению, следовало избавиться от наплевательского отношения ко всему на свете, другим — протереть глаза и увидеть, что монополии на страдание не существует, не одни они бьются над вечными и неразрешимыми вопросами бытия, — бьются все, только каждый по-своему. Путь к взаимопониманию, от «я» к «мы», лежал, по мнению Наташи, через взаимную доброту. Но вот как раз доброты-то и недоставало в мире. Смородина же не верила во взаимопонимание, жила так, как если бы доброты на свете не существовало вовсе. Наташа несла недетскую жесткосердечность дочери, как крест, но сколько ни билась, не могла уяснить ее первопричину.

Наташа воспринимала природу разумно и здраво: ценила чистый воздух лесных подмосковных массивов, сожалела, что Москва-река — они жили на набережной — покрыта мазутом, вместо рыб в ней плавают бутылки и строительный мусор. Смородина любила природу со свойственной ее натуре неистовостью. На бородавчатых, шлепающих животами жаб, на сломанные ветви деревьев, муравейники и облезлых птиц изливала она свои необъяснимые чувства.

На даче обиталищем Смородины был овраг, внушавший Наташе мистический ужас. Там — по склонам — реликтовые папоротники простирали зеленые крылья, как орлы, цвели какие-то яркие, не известные науке цветы, странные, нездешние лианы опутывали деревья. Овраг был недоступен нормальному человеку. Лишь Смородина чувствовала себя там привольно.

Сумрачная, молчаливая в городе, она перерождалась на даче, вблизи кошмарного оврага. За неделю покрывалась загаром, словно одна ходила под солнцем. Длинные, спутанные волосы начинали еще пуще зеленеть. Широко расставленные черные глаза тяжело блистали. Летом Наташа понимала, почему ее дочь прозвали Смородиной.

И бездонный овраг менялся с появлением Смородины. Дикий, недоступный, он становился еще и каким-то воинственным, как пес, обретший хозяина. Стоило Наташе сунуться туда за малиной или грибами, ее нещадно жгла крапива, за шиворот сыпалась колючая труха, злые полосатые осы описывали грозные круги. Добрел овраг, лишь когда Наташа шла со Смородиной. С невидимого дна доносилось биение ручья, над головами звенело эхо. И все равно это была жуткая идиллия. Что-то жалостливое и одновременно недоброе чудилось Наташе в этом эхе.

Смородина бесконечно презирала безответность и покорность, то есть главные черты Наташиного характера. Наташа почти физически ощущала ее презрение, оно как бы разливалось в воздухе. Особенно ядовито оно сгущалось, когда появлялся Петя — Наташин жених — двухметровый судовой механик с железными мускулами и неподвижным лицом. По лицу было не понять, о чем Петя думает. Впрочем, Наташа была уверена: он порядочный человек и никаких выгод для себя не ищет. Да и какие, спрашивается, могут быть выгоды, когда главным Наташиным приданым являлась Смородина.

Она, как и следовало ожидать, изумилась, что мать уходит из-под ее власти, что кто-то помимо нее, возможно, станет пользоваться Наташиными безответностью и покорностью. Неистовство добавило Смородине сил, но вывести из себя Петю она не смогла, в чем Наташа еще раз увидела доказательство истинности его чувств.

Раз Смородина забралась на самую высокую яблоню, и, когда Петя проходил внизу, на него обрушился крепкий зеленый град. Петя стоял недвижно, как статуя римского императора, яблоки отскакивали от его головы, напружинившихся плеч, как резиновые мячики. Потом Петя сам тряхнул яблоню, и воющая от злости и бессилия Смородина свалилась ему в руки. В другой раз она уговорила Петю пойти в овраг за грибами. Смородина завела его в доисторические папоротниковые дебри, а сама, как и следовало ожидать, сбежала. Петя достал компас, который по странной прихоти всегда носил с собой, пошел прямо на восток и вскоре обнаружил пригорюнившуюся Смородину, угодившую сандалией в заячий капкан, которые повсюду расставлял идиот сосед. Якобы зайцы зимой ободрали его яблони. У Пети имелась отвертка, он в мгновение разомкнул капкан.

— Вот так, — усмехнулся он, — судьба наказывает неистовствующих.

— Хорошо, хоть не зайцев! — странно пошутила Смородина. Она не благодарила, когда выручали, не возмущалась, когда наказывали.

Наташа и Петя переживали период полнейшей откровенности, неизбежный на первом этапе для влюбленных и за который им впоследствии почти всегда становится немного стыдно.