Малый не промах

Слушайте: когда Феликс собрался поехать за Селией, отец еще не переоделся даже в свой костюм художника. На нем был свитер и домашние брюки, и он снова повторил Феликсу, что хочет только взглянуть на его барышню и что он вовсе не собирается наряжаться для нее. Встретятся они ненадолго, запросто. Встреча будет будничная, даже скучная.

Да, еще про автомобиль. Это был туристский «кидслер», выпущенный тут, в самом Мидлэнд-Сити, в 1932 году, когда «кидслеры» ни в чем не уступали, а иногда и превосходили немецкие «мерседесы» или английские «роллс-ройсы». Но в 1943 году он уже устарел и стал смешным музейным экспонатом. Феликс откинул верх. Перед задним сиденьем было еще одно, дополнительное стекло. Мотор был шестнадцатицилиндровый, а два запасных колеса были закреплены в углублениях возле крыльев. Колеса походили на изогнутые шеи мчащихся вперед лошадей.

И Феликс протарахтел до негритянского квартала в этом потрясающем драндулете. Одет он был во взятый напрокат смокинг с гарденией в петлице. На сиденье рядом с ним лежал букетик из двух орхидей – для Селии.

Отец уже стоял в одном белье, и мама принесла ему военную форму. Она знала, что он задумал разыграть Феликса. Все, что затевал отец, она считала замечательным. И пока отец облачался, она обошла весь дом, выключая электрические лампочки и зажигая свечи. Они с отцом заранее, так, чтоб никто не заметил, расставили повсюду свечи. Наверное, их было не меньше сотни.

И пока отец переодевался в свой алый с серебром мундир, она успела зажечь все свечи.

Я сам, стоя на галерее у своей комнаты, пришел в совершенный восторг, и мама с отцом, как видно, надеялись, что и Селия Гилдрет придет в такой же восторг. Мне казалось, что я попал в гигантский улей, где полно светлячков. А внизу стоял Король Ранних Сумерек.

Я был воспитан на старинных сказках, доставшихся мне в наследство, на мифах и легендах, рассказанных нам отцом, и все мои мысли были окрашены ими. Для меня, да и для Феликса они стали самой жизнью, и никто из ребят Мидлэнд-Сити не знал о том мире, где огоньки свечей кажутся живыми светлячками, и никто из наших сверстников не сочинял сказок про Короля Ранних Сумерек.

Но тут Король Ранних Сумерек в кивере с алым султаном отдал приказ:

– Распахните, распахните врата!

* * *

«А какие это врата?» – подумал я. Кажется, у нас всего две двери. Парадная дверь выходила на юг, а кухонная – на северо-восток. Но отец, как видно, имел в виду что-то куда более величественное.

И он проследовал к огромным воротам для карет, в створки которых была врезана наша парадная дверь. Я их никогда не воспринимал как ворота. Для меня они были частью стены моего дома, только не из камня. Но тут отец взялся за огромный засов, который не открывали тридцать лет. Засов не сразу поддался усилиям отца, но потом плавно скользнул вбок, как ему и полагалось.

До этой минуты засов казался мне просто куском древнего металла на стене. Быть может, сильные руки могли бы вырвать его и убить врага. И резные навески казались мне такими же кусками металла. Но это были не старинные финтифлюшки, вывезенные из Европы. Это были настоящие мидлэндские навески, готовые служить в любую минуту.

Я прокрался вниз, благоговейно приближаясь к чуду.

Король Ранних Сумерек толкнул плечом сначала одну створку ворот, потом – другую. Стена моего дома исчезла. В пролете мерцали звезды и светила восходящая луна.

8

Мама, папа и я – все мы спрятались, когда Феликс приехал с Селией Гилдрет в громоздком «кидслере». Феликс тоже был потрясен – наш дом стал таким прекрасным! И когда он выключил работающий вхолостую мотор «кидслера», казалось, что тот все еще тихонько что-то бормочет. Это Феликс рокочущим, как мотор, голосом уговаривал Селию не пугаться, хотя она сейчас увидит в доме всякие неожиданные вещи.

– Извини, пожалуйста, но мне жутко. Я хочу отсюда уйти.

Надо бы Феликсу ее послушаться. Он должен был сразу увезти ее. Она даже призналась через несколько минут, что ей вовсе не хотелось идти на бал, но родители велели ей не упрямиться, а она до того ненавидела свое платье, что боялась показаться в нем перед людьми, а богачей она всегда стеснялась и не хотела с ними знаться, и больше всего она любила сидеть в одиночестве, чтобы никто не пялил на нее глаза, не говорил бы ей всякие слова, чтобы не надо было в ответ сюсюкать, как воспитанной барышне, и так далее.

Феликс потом объяснил, почему он не увез ее сразу: хотел доказать отцу, что он держит свое слово, хотя отец своего слова не сдержал. Теперь-то он признается, что вообще начисто забыл про Селию. Вылез из машины и даже не подошел с другой стороны, не открыл для нее дверцу и не подал руку, чтобы помочь выйти.

Он в одиночестве пошел к новому великолепному входу, остановился, подбоченился и стал созерцать ослепительную россыпь маленьких огоньков – звездную россыпь.

Он мог бы рассердиться, но рассердится он потом. Он придет в бешенство. Но в первую минуту он только понял, что его отец после многих лет восторженной болтовни и нелепых претензий создал истинно художественное произведение.