Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

Примеры можно множить и множить. Отец, говорил Сократ, становится отцом, только когда у него появляется сын. Хорошо. Но это также значит, что отец любит сына, хотя он у него уже есть! Да, он любил его как бы заранее, когда у него еще не было ребенка, во всяком случае, такое вполне возможно: он мечтал о сыне, надеялся, что у него родится сын, может, даже страдал от своей бездетности, одним словом, любил ребенка, которого у него не было, и испытывал родительскую страсть – разновидность любви, которой правит Эрот. Это была воображаемая любовь к воображаемому объекту. Он любил ребенка, о котором мечтал, так что это была не любовь, а мечта о любви. Счастливая мечта, если есть надежда на ее осуществление, и довольно болезненная, если она слишком долго не сбывается. Сколько страданий и разочарований, если ребенка все нет и нет! Но вот он родился, вот он, здесь, рядом. Что ж теперь, перестать его любить, раз больше нельзя о нем мечтать? Такое, конечно, тоже случается, но все-таки это далеко не рядовой случай. Большинство отцов скорее начинают учиться любить его по-другому, по-настоящему, то есть таким, какой он есть; наблюдают, как он растет и меняется, и им и в голову не приходит страдать оттого, что больше не надо о нем тосковать. Они переходят от воображаемой любви к любви реальной, и этот процесс никогда не кончается. Всем родителям известно, как это трудно и необходимо, что не бывает любви (реальной) без некоторой доли скорби (по воображаемому) и что на самом деле это даже не переход от одного к другому, от воображаемого ребенка к реальному, потому что обе эти любви смешиваются, добавляясь одна к другой, но никогда не сливаясь воедино. Ведь воображение никуда не девается. И тоска по чему-то несбыточному тоже. От Платона с Эротом не так просто освободиться. Отец, как и любой другой человек, желает «иметь также и в будущем» (по выражению Платона) то, что имеет в настоящем: следовательно, он желает того, чего у него нет (поскольку будущего нет по определению) и по чему он тоскует. Он желает, чтобы его ребенок соответствовал тому образу, который он себе вообразил (хотя ребенку нет до этого никакого дела), но главное, он желает, чтобы его ребенок жил, Господи Боже, чтобы только он жил! Отец раздираем страхом и потрясаем страстями: это Эрот вцепился в него и не отпускает. Где вы видели отцов, которые не боятся за своих детей и не надеются на лучшую жизнь для них? Но точно так же очевидно, что любовь этим не ограничивается, мало того, это далеко не самая лучшая ее часть – не самая живая, не самая подлинная, не самая свободная и не самая счастливая. Бедный отец, бедная любовь! И бедный сын! Бедный, если любит только будущего сына, иными словами, сына, которого смерть в любую минуту может у него отнять, да что там может, уже отнимает, потому что этого будущего сына еще не существует, он весь – мечта и небытие, сын страха, похожий на зияющую дыру в бытии. И это вечное чувство тревоги, и комок в горле, и внезапное желание плакать… Повторим еще раз: да, такая любовь существует – страстная любовь отца к сыну, вместе со всем своим багажом надежд и страхов, которая держит его в клетке и рискует засадить туда же и сына, отдавая обоих на растерзание страхам, воображению и небытию. Такая любовь существует, но не только такая. Отец может любить ребенка таким, какой он есть, настоящего, сегодняшнего, живого, против которого бессильны смерть, страх и небытие, самая хрупкость которого несет в себе нечто неразрушимое и вечное, несмотря на смерть, несмотря на время. В нем есть нечто абсолютно простое и абсолютно живое, и эта простота удивительным образом успокаивает отца и наполняет его сердце радостью.

Что противопоставить страху? Реальность. Тоске? Радость. Это тоже любовь, но уже не Эрот. А что же?