Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

Здесь, как и в «Пире», имеет место восхождение – восхождение любви, совершаемое любовью. Плотская любовь первична. «Так как природа слишком хрупка и слаба, – пишет Бернар Клервоский в “Трактате о Божественной любви” (50), – необходимость велит ей прежде служить самой себе. Такова плотская любовь: человек прежде любит себя и ради любви к себе». Отсюда, продолжает мыслитель, необходимо подняться на вторую ступень любви (возлюбить Бога ради любви к себе), затем – на третью (возлюбить Бога ради него самого) и, наконец, на четвертую (любить себя только ради Бога). Мы не предлагаем читателю следовать этим путем. Но все-таки кое-что важное мы отсюда узнаем. Тело – необходимая точка отсчета, отправной пункт для восхождения духа. Это путь любви и сама любовь, понимаемая как путь. Вначале мы любим только себя, только ради себя (любим то, чего у нас нет). В каждом из нас продолжает жить младенец, тянущийся к материнской груди, вожделеющий ее и стремящийся сохранить обладание ею навсегда. Но это невозможно. И не должно. Запрет на инцест вынуждает нас искать другие способы любви, любить то, чем мы не можем обладать, что не можем взять себе и потребить, чем не можем даже наслаждаться: отсюда рождается иная любовь, в подчинении (сначала навязываемому) желания закону. Это и есть любовь. Ибо, повторим, желание первично, порыв первичен, а мы живем, тоскуя по тому, чего у нас нет. Эрот первичен. Поначалу, как утверждает Фрейд, ничего другого и нет: только живое и жадное тело. Но в человеческом мире мелкое млекопитающее, именуемое человеком, вдруг замечает, что есть что-то, что появилось раньше него, что защищает его и заботится о нем, что есть материнская грудь, утоляющая желание и доставляющая удовольствие, и не только материнская грудь, и удовольствий не одно, а много. Что же это за удовольствия? Это любовь. Любовь вожделеющая (любая мать знает, что она хотела ребенка прежде всего для себя), но одновременно и любовь дающая (какая мать не ставит благо своего ребенка выше собственного?). Здесь eros и philia перемешаны самым невообразимым образом, переплетены, перепутаны, но все же слиты воедино, потому что вторая рождается из первого, потому что благоволение рождается из вожделения, потому что любовь рождается из желания, радостной и удовлетворенной сублимацией которого она является. Эта любовь уже не страсть, а добродетель: желать ближнему добра – уже добро.

Посмотрите на мать и младенца. Какая жадность в малыше! И какая щедрость в матери! Ребенок весь – воплощенное желание, импульс, животное начало. Ничего подобного в матери. Все эти черты преобразованы любовью, нежностью, добротой. У животных, во всяком случае у млекопитающих, наблюдается нечто подобное, но только человек сумел пройти в этом направлении гораздо дальше любого другого известного нам вида. Здесь начинается человечество – с изобретения любви. Ребенок берет – мать отдает. Ребенок испытывает удовольствие – мать испытывает радость. Эрот первичен, как я уже говорил, и это в самом деле так: каждая мать когда-то была младенцем. Но все-таки любовь почти всегда предшествует нам в этом мире (поскольку каждый ребенок рождается от матери) и учит нас любви.

Так зарождается человечество, так зарождается дух. Единственный Бог – это Бог любви. Ален, будучи убежденным атеистом, сумел как никто ясно выразить эту мысль: «Посмотрите на ребенка, и не останется никаких сомнений. Надо полюбить дух, ничего не надеясь получить взамен. Да, дух способен быть милосердным к самому себе – он дает нам способность мыслить. Но посмотрите лучше на картинку. Посмотрите на мать.

Вот ребенок. Его слабость божественна. Эта слабость, которая нуждается во всем, и есть Бог. Это существо, которое без нашей заботы прекратит существование, это и есть Бог. Таков дух, в глазах которого истина – не более чем божок. Истина скомпрометировала себя силой: Цезарь перетянул ее на свою сторону и расплачивается за это. Ребенок ни за что не расплачивается: он требует и еще раз требует. Таково суровое правило духа: дух ни за что не расплачивается, и никто не может быть слугой двух господ. Чем меньше доказательств любви получает мать, тем больше она будет сама любить. И она права, и будет права, даже если ребенок будет вечно доказывать ее неправоту» («Боги», IV, 10).

Все так. Но ребенок этого не знает. И не узнает, пока не научится любить.

Agape

Что же, это все? Хорошо, если бы это было так. Если бы любви было достаточно желания и радости! Если бы любви было достаточно самой любви! Но это не так. Почему? Потому что мы умеем любить только себя и своих близких, потому что наши желания почти всегда эгоистичны, наконец, потому, что в жизни мы сталкиваемся не только с близкими, которых любим, но и с ближним своим, которого не любим.