Малый трактат о великих добродетелях, или Как пользоваться философией в повседневной жизни

В интеллектуальном смысле, возможно, простота есть не что иное, как здравый смысл, то есть прямое суждение, неотягощенное знанием и предрассудками, открытое реальности во всей ее простоте и каждый раз как будто рождающееся заново. Таков разум, когда он не обманывается насчет самого себя: воплощенная ясность ума, пусть минимального, но являющегося необходимым условием для мышления. Ученые, сталкиваясь с двумя доказательствами, двумя гипотезами, двумя теориями, имеют привычку отдавать предпочтение той, что проще: они делают ставку не на силу нашего разума, а на простоту реальности. Их выбор не может быть ничем обоснован и лишь свидетельствует о наличии здравого смысла. Мне нередко приходилось сожалеть, что философы, особенно современные, часто делают обратный выбор, предпочитая самое сложное, самое темное, самое обтекаемое. Это защищает их от возможной критики и делает их теории столь же неправдоподобными, сколь и скучными. Усложнение, но не реальности, а мысли – дурное усложнение. Куда лучше «простая и наивная истина» (Монтень), разумеется пропорциональная сложности реальной действительности – там, где это необходимо, – но не стремящаяся усложнять ее сверх меры за счет помутнений нашего собственного разума, тем более – выдавать эти помутнения на истину. Ум проявляется в том, чтобы свести самое сложное к наиболее простому, а не наоборот. Вспомним ум Эпикура, Монтеня, Декарта. И ум наших современных ученых. Что может быть проще, чем формула Е = mc²? Это простота реальности, даже сложной; это ясность мысли, даже трудной. «Аристофан Грамматик, ничего в этом не смысля, порицал в Эпикуре простоту его речи и цель, которую тот ставил перед собой как оратор и которая состояла исключительно в ясности языка» (Монтень. Опыты, I, 26). Зачем усложнять, если можно сказать просто, зачем говорить многословно, если можно сказать коротко, зачем темнить, если можно сказать ясно? И чего стоит мысль, которая на это не способна? Софистов принято упрекать в нарочитом затемнении своих мыслей. Я с этим не согласен. Они пытались изобразить глубину, а на глубине всегда темно. На мелководье все видно, если не мутить воду. Их аргументы были бы убедительнее, если бы они были изложены яснее. Но будь они убедительными, разве им понадобилось бы темнить?

Так что эта проблема появилась не сегодня. Схоластика вечна, точнее говоря, у каждой эпохи свои схоласты. Каждое поколение имеет своих софистов, своих хвастунов, своих смешных жеманниц и своих педантов. Критикуя современных ему представителей этой компании, Декарт выразился предельно ясно (к нашим современникам это тоже относится): «Их способ философствования очень удобен для весьма посредственных умов, ибо неясность различений и принципов, которыми они пользуются, позволяет им говорить обо всем так смело, как если бы они это знали, и все свои утверждения защищать от самых тонких и искусных противников, не поддаваясь переубеждению» («Рассуждение о методе», VI). Темнота защищает. И сложность защищает. Декарт противопоставляет этому очень простые и очевидные принципы, которыми пользуется он сам и которые делают его философию понятной всем и доступной спорам и обсуждениям. Люди мыслят не для того, чтобы защититься от критики. Поэтому простота это также и интеллектуальная добродетель.