Малыш 44

Стол был разбит, кровать перевернута, матрас разрезан на кусочки, подушки вспороты, а доски пола сорваны. Тем не менее обыск, которому подверглась квартира Анатолия Бродского, не дал никаких результатов, которые могли бы подсказать, куда он подевался. Лев присел на корточки перед камином и принялся исследовать его содержимое. Пепел еще сохранял форму писем, которые сложили стопкой и подожгли. Он поворошил его стволом пистолета, надеясь отыскать какой-нибудь уцелевший кусочек. Но пепел лишь рассыпался ровной горкой — все бумаги сгорели дотла. Предатель сбежал. И виноват в этом был он, Лев. В своем отношении к этому человеку, которого он совершенно не знал, он истолковал сомнения в его пользу. Решив, что тот невиновен, он допустил ошибку, которую мог сделать только зеленый новичок.

Пусть лучше пострадают десять невиновных, чем один шпион избежит наказания.

Он позволил себе пренебречь основополагающим принципом их работы: презумпцией вины.

Приняв на себя всю тяжесть ответственности, Лев не мог не думать о том, что если бы он не потерял целый день, занимаясь несчастным случаем, повлекшим за собой смерть ребенка, то не упустил бы Бродского. Встречи и разговоры с родственниками, пресечение на корню нелепых слухов — неподходящее занятие для старшего офицера МГБ. Вместо того чтобы лично вести наблюдение за подозреваемым, он позволил отстранить себя от непосредственного участия в операции, улаживая личные дела своих подчиненных. Ему не следовало соглашаться на это. В своем благодушии он недооценил угрозу, которую представлял собой этот человек, Анатолий Бродский. Это была первая серьезная оплошность Льва с тех пор, как он стал сотрудником органов госбезопасности. И он прекрасно знал, что у очень немногих офицеров оставалась возможность совершить вторую.

Поначалу дело не слишком занимало его: Бродский был образованным человеком, неплохо владевшим английским языком, регулярно общавшимся с иностранцами. Это могло служить основанием для повышенной бдительности, но, как заметил Лев, этот человек был уважаемым ветеринарным врачом в городе, где его коллег можно было пересчитать по пальцам одной руки. В конце концов, должны же были иностранные дипломаты водить к кому-то своих кошечек и собачек. Более того, Бродский служил в Красной Армии полевым хирургом. Его происхождение и история жизни были безупречными. Судя по записям в его личном деле, он пошел на фронт добровольцем и, несмотря на то что с формальной точки зрения не имел квалификации врача и до той поры лечил лишь больных и раненых животных, работал в нескольких полевых госпиталях и был дважды представлен к награде. Должно быть, подозреваемый спас несколько сотен жизней.

Майор Кузьмин легко угадал, какого рода сомнения обуревают его подчиненного. Во время войны сам Лев несколько раз лежал в полевых госпиталях, так что сейчас он считал подозреваемого кем-то вроде товарища по оружию. Кузьмин напомнил Льву, что сентиментальность способна помешать человеку увидеть правду. Именно тот, кто выглядел наиболее достойным доверия, заслуживал сильнейшего подозрения. Лев воспринял его замечание как вариант знаменитого афоризма Сталина: «Доверяй, но проверяй».

Слова Сталина получили следующую интерпретацию: «Проверяй тех, кому доверяешь».

Поскольку тех, кто не внушал доверия, проверяли с не меньшей тщательностью, чем тех, кто доверием пользовался, то некоторое подобие равенства, по крайней мере, было соблюдено.

Долг следователя заключался в том, чтобы соскрести слой невиновности и обнаружить под ним преступление. Если вина все-таки не обнаруживалась, значит, они скребли недостаточно глубоко и тщательно. В случае с Бродским вопрос заключался не в том, встречаются ли с ним иностранные дипломаты потому, что он был ветеринаром, а в том, не стал ли подозреваемый ветеринаром для того, чтобы иностранные дипломаты могли не таясь встречаться с ним? Почему он открыл свой врачебный кабинет в нескольких минутах ходьбы от американского посольства? И почему — вскоре после того, как он его открыл, — сразу несколько сотрудников посольства обзавелись домашними любимцами? И наконец — почему домашние животные, принадлежащие иностранным дипломатам, требовали к себе повышенного внимания по сравнению с теми, которые принадлежали рядовым гражданам? Кузьмин первым подметил комичность ситуации, и именно она и внушила ему подозрения. Безобидность происходящего вполне могла оказаться блестящим прикрытием. Такое впечатление, что сотрудников МГБ выставили на посмешище. Более серьезное преступление трудно было себе представить.