Малыш 44

— Меня зовут Лев.

11 июля

Раису подтолкнули к линии столов, за каждым из которых сидели по два офицера. Один разбирался в документах, а второй обыскивал заключенного. Для женщин не делали никаких исключений: всех обыскивали грубо и бесцеремонно, как и мужчин, на глазах друг у друга. Узнать, на каком именно столе лежат твои документы, было невозможно. Раису подтолкнули сначала к одному столу, затем поманили к другому. Ее обработали так быстро, что бумажная писанина не поспевала. Сочтя ее помехой, охранник отодвинул ее в сторону. Она была единственной пленницей со своим собственным эскортом, избежавшей начальной стадии процесса. В пропавших бумагах содержалось описание совершенного ею преступления и приговор. Вокруг стояли заключенные, тупо выслушивая, в чем их признали виновными: АСА, КРРД, ШП, КРП, СОЭ или СВЭ[9] — непонятные аббревиатуры, определявшие остаток их жизней. Приговоры оглашались с профессиональным равнодушием:

— Пять лет! Десять лет! Двадцать пять лет!

Но она должна простить тюремщикам их бессердечие и грубость: они работали сверхурочно, наплыв людей был сумасшедшим, и им приходилось пропускать через себя огромное количество заключенных. Когда оглашался приговор, Раиса наблюдала одну и ту же реакцию почти у каждого заключенного: они не верили своим ушам. Неужели все это на самом деле? Происходящее казалось дурным сном, словно их вырвали из реального мира и швырнули в совершенно новый и незнакомый, правил жизни в котором они не знали. Каким законам подчиняется это место? Что едят здесь люди? Позволено ли им мыться? Что они носят? У них есть хоть какие-нибудь права? Они походили на новорожденных, которых некому защитить и научить новым правилам.

Выйдя из распределительной комнаты на вокзальный перрон в сопровождении охранника, крепко державшего ее под руку, Раиса не пошла к поезду. Вместо этого ее отвели в сторонку, приказав ждать, и она стала смотреть, как грузят в теплушки — переделанные вагоны для перевозки крупного рогатого скота — остальных заключенных. Платформа, хотя и принадлежавшая Казанскому вокзалу, была построена так, что происходящее на ней было скрыто от глаз обычных пассажиров. Раису перевезли из подвалов Лубянки на вокзал в черном глухом грузовике с надписью «Овощи-фрукты» на боку. Она понимала, что это не какая-то глупая шутка со стороны государства, а всего лишь попытка скрыть от населения правду о масштабах проводимых арестов. Найдется ли в целой стране человек, у которого не арестовали кого-либо из знакомых, родных или близких? Тем не менее тайну, известную всем и каждому, продолжали хранить с прежней маниакальной строгостью, разыгрывая шараду, которая уже никого не могла ввести в заблуждение.

На первый взгляд на перроне собралось несколько тысяч заключенных. Их сажали в вагоны так, словно охранники вознамерились побить некий рекорд, втискивая по несколько сотен человек туда, где, по всем расчетам, не могло поместиться больше тридцати или сорока. Как она могла забыть — правила старого мира здесь больше не действовали. Это был новый мир со своими новыми правилами, и то, что вагон, рассчитанный на тридцать человек, вмещал триста, превратилось в норму. Людям ни к чему свободное пространство — в новом мире оно стало ценным товаром, который нельзя разбазаривать направо и налево. Перевозка людей ничем не отличалась от перевозки, скажем, зерна: забивай вагон под завязку и рассчитывай на потери в пять процентов.

Но среди этих людей — всех возрастов, в костюмах от модных портных или в оборванных тряпках — не было ее мужа. Согласно правилам, членов семьи разлучали друг с другом, отправляя в разные лагеря в противоположных концах страны. Система гордилась тем, что разрушает связи и узы. Единственным, что имело значение, оставались взаимоотношения человека и государства. Раиса преподавала этот урок своим ученикам. Полагая, что Льва отправят в другой лагерь, она даже удивилась, когда охранник придержал ее на перроне, приказав ей ждать. Она уже стояла на перроне в ожидании и раньше, когда их сослали в Вольск. Это был прощальный подарок от Василия, который, похоже, испытывал удовольствие, подвергая их бесконечным унижениям. Ему было мало того, что они страдали. Он должен был занять место в первом ряду.

Она вдруг увидела, как к ней приближается Василий, ведя за собой какого-то согбенного мужчину. И только когда до них осталось метров пять, Раиса узнала в мужчине своего супруга. Она в полном недоумении уставилась на Льва, ошеломленная произошедшей в нем переменой. Казалось, он постарел лет на десять. Что они с ним сделали? Когда Василий отпустил его, он едва не упал. Раиса поспешила подставить Льву плечо и заглянула в глаза. Он узнал ее. Она погладила его по щеке, потом коснулась лба:

— Лев?

Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы ответить, и губы у него мелко задрожали, когда он произнес одно-единственное слово:

— Раиса.