Малыш для Томы

Проспект был небрежно засунут в стопку белья, завернут в синюю футболку с геометрическим рисунком. Поначалу Тома хотела скомкать листок и отправить его в очередной мешок для мусора. Но что-то вдруг неприятно кольнуло её в районе желудка, и она расправила рекламку, чтобы прочесть надпись. Слабый протестующий голос откуда-то изнутри предупреждающе пискнул об опасности. Недаром говорят, о чём мы не знаем, то нам не повредит. Но руки сами разворачивали яркую цветную бумагу, а глаза вглядывались в буквы.

Весёленький аляповатый буклет приглашал «со вкусом отдохнуть» в санатории «Лесная сказка». Номера люкс, ресторан с отличной кухней, бассейн, сауна, бильярд, дискотека, теннисный корт и прочие радости. Картинка изображала сказочно отдохнувших дам с нереальными отфотошопленными фигурами и белозубых молодчиков с фарфоровыми улыбками.

Развернув враз вспотевшими ладонями буклет, Тома обнаружила, что это не просто рекламный проспект, а путёвка. Как положено, с датой и пропечатанной очень даже нескромной ценой. Пашка приобрёл на три полных дня, плюс день заезда и день отъезда, номер для новобрачных. На две, разумеется, персоны. «Брачевание» состоялось полгода назад. Как раз в это время, тут же вспомнила Тамара, Павел ездил в Питер на семинар для аудиторов. Уехал в четверг, вернулся в понедельник. Сильно устал, но был весьма доволен – его доклад имел успех. Судя по всему, зачитывал он его на «королевской» кровати перед весьма ограниченной аудиторией, мелькнуло в голове у Томы.

Ей стало трудно дышать, она машинально сделала шаг к окну и распахнула его настежь. В квартиру ворвался детский смех, обрывки разговоров, шуршание автомобильных шин, музыка. Окна выходили во двор, и каждый человек в этом дворе продолжал жить обычной жизнью. То, что Тамарино существование опрокинулось навзничь, ничего не меняло.

Она отвернулась от окна и села в кресло. Пашка ей изменяет. У него другая женщина, и он врал жене, чтобы провести с любовницей выходные. Скорее всего, это был не первый и не последний раз. Самое страшное, что ошибки быть не могло. Тома никогда ни в чём мужа не подозревала, слежки не устраивала. И сразу, со всей очевидностью вдруг обрушилось на неё это знание. Сомневаться было уже не нужно, места для подозрений не осталось, всё предельно ясно. Такой моментальный, очевидный и простой итог собственной брачной жизни был даже абсурдным.

… Когда Тамара была маленькая, родители часто оставляли её с бабушкой Лизой, царствие ей небесное. Бабушка Лиза наводила на всех окружающих оторопь. Потом, уже через много лет после её смерти, отец как-то сказал Томе, что рядом с тёщей всегда чувствовал себя так, словно у него на приёме у английской королевы оказалась ширинка расстёгнута и фрак наизнанку. Все окружающие, кроме дочери и внучки, обязаны были называть её Елизаветой Антоновной. «Тётей Лизой» не осмеливался называть никто, даже племянникам такая вольность вряд ли пришла бы в голову, если бы они у неё и имелись. Высокая, подтянутая, не считающая нужным закрашивать седину, с прямой спиной, плотно сжатыми губами и стылым взглядом, она никогда не улыбалась и почти не разговаривала.

Обязанности по уходу за вверенной ей Томой Елизавета Антоновна выполняла исправно: вкусно, сытно, хотя и без фантазии, кормила, тепло одевала, мыла, водила на прогулку. Спросил бы кто, любила ли она девочку, Елизавета Антоновна бы не ответила. Есть внучка, а сама она на пенсии, – значит, нужно с ней сидеть.

Она всегда так жила. Надо выйти замуж – вышла, надо родить – родила дочь. Она была химиком, всю жизнь проработала в какой-то научной лаборатории, руководила ею, и ни разу не сделала ни одной ошибки, хотя и ни одного открытия тоже не сделала. Что творилось в её угрюмой голове, была ли она довольна жизнью, никто не знал.

Однажды бабушка привела внучку в детское кафе. Там стоял красивый аквариум, а в аквариуме плавала большая тёмная рыба. Медленная, холодная, одинокая, она, как заведённая, двигалась по одной и той же траектории. Как бабушка, подумала тогда Тома.

Она не вспоминала о Елизавете Антоновне много лет. Та умерла, когда Тамара перешла во второй класс. А сейчас ей вдруг почему-то пришла в голову фраза, которую иногда, уже и не вспомнишь, к чему и зачем, произносила бабушка:

– На правду, как на смерть, – во все глаза не глянешь.