Малыш для Томы

Лиза не могла выйти из подъезда, чтобы не натолкнуться на чей-нибудь укоризненный, любопытствующий, неприязненный взгляд. Всем подряд объяснять ситуацию не имело смысла, и она спешила проскользнуть мимо, отчего жильцы укреплялись в мысли, что Дора говорит правду, и Лиза виновата во всех жутких прегрешениях против добрососедства.

Иногда Лиза думала вступить в борьбу: тоже начать включать громко телевизор, или даже купить пианино – она умела играть. Но вовремя поняла, что это будут слышать жильцы третьего этажа, и её репутация, от которой и без того оставались одни лохмотья, будет разорвана окончательно.

Наступил октябрь, и как-то сразу сильно похолодало, зарядили дожди. Ветер с размаху, яростно швырял в окно пригоршни воды, словно кирпичи, и Лиза вяло думала, что стекло может не выдержать. Однако выдерживало, конечно.

Однажды Лиза увидела на улице Эльмиру – риелтора, которая советовала ей купить совсем другую квартиру, ту, где не было балкона. Женщина не заметила Лизы, и та юркнула в первый попавшийся магазин, чтобы не встречаться с ней. Сердце жгло: она боялась, что Эльмира поинтересуется, как ей живётся на новом месте, и по опрокинутому, несчастному Лизиному лицу поймет – как, и станет смеяться над ней. А если посочувствует, так ещё хуже: тут недолго и расплакаться от стыда, сознания непоправимой ошибки и собственной глупости.

На работе всё валилось из рук. Дом Лиза запустила: ей больше не хотелось намывать окна и драить полы, как раньше. Мебель постепенно покрывалась пылью, из холодильника неприятно пахло.

Растения давным-давно засохли и пожелтели, и теперь из серой сухой земли торчали жалкие, понурые стебельки и палочки. С цветочных ящиков потихоньку облезала краска, в нескольких местах отвалились ракушки и нарядные разноцветные камушки.

Не защищенное занавеской окно притягивало взгляд: Лиза глядела вниз, во двор, и ей казалось, что смотрит она не с балкона, а из окна одиночной камеры.

Всё день за днём умирало – и балкон, и вся квартира, и Лиза.

Она купила успокоительные таблетки, и глотала их горстями, однако спала так же плохо. Страх не оставлял ее. Издевательства продолжались, и ждать, что Доре и Петру это надоест, не приходилось. Один раз Лиза встретила соседку одну на лестнице и спросила, глядя ей прямо в глаза:

– Зачем вы меня мучаете? Что я вам сделала?

Та не стала отрицать, не пожала плечами, не покрутила пальцем у виска – мол, с ума сошла, о чём это ты?!

– Терпеть таких не могу, – выплюнула Дора, – тихушниц. Интеллигентка! – Это было произнесено, как ругательство. – Вышныривают, вынюхивают, а потом стучат.

Она была убеждена в своей правоте и, толкнув худенькую Лизу мощным каменным боком, прошла дальше.

Даже если наверху было тихо, даже если Лиза не слышала соседей, сама включая телевизор, ей всё равно было не по себе. Тягостное чувство не оставляло ни на секунду, душа была не на месте. Вот-вот могло случиться что-то нехорошее, и бедняга втягивала голову в плечи, ожидая оплеухи.

«Вот и всё», – подумала она однажды, и мысль эта теперь не покидала её голову. Что – «всё»? Лиза и сама не знала, но была в этой фразе та окончательность, та безнадёжность, что лежала на сердце давящей тяжестью, не позволяя дышать.

Двадцатого октября ей вновь приснился дедушка. На этот раз он был один, сидел на том же месте и смотрел на Лизу.

– Неправильно это, – проговорил он и прибавил строго: – Ни за что нельзя терпеть такого безобразия, Лисёнок!

Голос прозвучал, но движения губ она не заметила. В ту же секунду дедушка схватил чашку, которая стояла перед ним на столе, и с размаху ударил об пол.

Резко громыхнуло, и Лиза открыла глаза. Оказывается, она каким-то чудом умудрилась заснуть: на часах – десять пятьдесят. Разбудила её не брошенная дедом чашка, а назойливый стук над головой.

Казалось, молотком колотили по полу: возможно, Пётр приколачивал плинтус. Тум-тум-тум-тум – через одинаковые промежутки времени, с монотонной тупой равномерностью. Лизе казалось, что ей в голову вбивают огромные гвозди. Хотелось заткнуть уши, но она понимала, что это не поможет.

Она откинула одеяло, села, поднялась на ноги – и все это время ей казалось, что она наблюдает за своими действиями со стороны. Это была она и не она. Быть может, настоящая Лиза осталась спать, продолжая видеть во сне умершего дедушку.

Она повернула голову в сторону балкона. Того самого, который ей грезился, который Лиза с такой любовью обживала, подгоняя под свою мечту.

– Неправильно это. Нельзя такое терпеть… – задумчиво произнесла она, повторяя чьи-то, недавно сказанные слова.

Только чьи? Вспомнить не удавалось, и Лиза оставила попытки. Вместо этого, действуя почти механически, как заводная игрушка, подошла к шкафу, открыла дверцу и достала то, что лежало на третьей полке сверху, спрятанное от посторонних глаз и, как обычно, завернутое в мягкую тряпицу.