Малыш от бизнесмена. Любимых в награду дают небеса (СИ)

— Я знаю, — шепчу в ответ. Не понимаю, почему мы шёпотом говорим. Все может от того, что боимся нарушить этот интимный момент? - Только скажи, что мне нужно делать. Я совсем ничего не знаю об этом.

Он не смеется над мной, а с серьезным лицом произносит:

– Закрой глаза, красавица.

Мне не нужно повторять дважды. Послушно прикрываю веки, ощущая, как трепещут ресницы, касаясь кожи щек. Твердые мужские губы слегка прижимаются к моему приоткрытому рту, но затем Дима неожиданно меняет маршрут. Он проходится в нежной ласке по моим прикрытым трепещущим векам, по лбу, щекам, подбородку и даже не оставляет без внимания кончик слегка вздернутого носа.

Потрясение от ласк заставляет буквально задохнуться. Он такой сильный, будто гора неподатливая несокрушимая, а прикосновения… Прикосновения настолько трепетные и нежные, что не верится, что человек с такой силищей может быть настолько нежным. Теплая рука Димы, касается моей едва прикрытой полотенцем груди, заставая врасплох.

Сердце стучит на пределе, как заведенное: ТУК, ТУК-ТУК, ТУК.

Открываю глаза, когда больше не чувствую прикосновений Димы. Волков стоит так близко, что я вижу, как бешено пульсирует сонная артерия на мощной шее. Без слов он наклоняется и берет меня на руки. Без тени сомнения доверчиво кладу голову ему на грудь, где рваными толчками бьется, как оказалось, такое большое и доброе сердце. Утыкаюсь носом в бронзовую кожу, жадно вдыхаю запах чистого мужского тела. Он безумно пьянит, заставляя раз за разом делать глубокие вдохи. Буквально упиваюсь умопомрачительным ароматом.

– Ты что, нюхаешь меня? – нарушает тишину Дима, в его голосе отчетливо слышатся удивление и еле сдерживаемый смех.

– Угу, - отвечаю довольно, почти мурлычу, как кошка. Нисколько не смущаюсь.

Мне нравится, как пахнет мой мужчина.

Разве это плохо?

– Аленка, смешная ты у меня.

от 18. 10 . 2022

Как только оказываюсь в постели, сверху опускается легкое тонкое одеяло. Оно приятно хрустит и пахнет свежестью. Непроизвольно зеваю, прикрывая рот ладонью. И все-таки он прав - устала. Через приоткрытое окно, видно фонарь, теплый тусклый свет которого мягко рассеивается, от чего на пол спальни падают затейливые тени. В стеклах окна отражается медная луна, но все это уходит на задний план, когда я отчетливо слышу в темноте, как шуршит ткань джинс, а затем раздается звук молнии. Матрас под тяжестью Димы проминается. Кажется, что все мои инстинкты обостряются.

Всем своим существом жду, когда ОН коснется меня.

Должно быть, жалеет.

Понимает, что для беременной весь этот день – еще то испытание.

Волков меняет положение, поворачиваясь на бок. Тяжелая рука обхватывает меня чуть повыше талии и притягивает вплотную к разгоряченному твердому телу. Податливая, словно глина в руках опытного гончара, позволяю уложить себя так, как удобно Диме. Даже почти не морщусь, когда мужчина придавливает достаточно ощутимо мои разметавшиеся по подушкам волосы. Жду, что приподнимется, но время идет, а Дима не шевелится. Лежит, зарывшись щекой в мои волосы.

– Дима? – шепчу, пытаясь вытянуть пряди, только вот ничего не выходит. И только с третьей попытки получается высвободить волосы. Поворачиваюсь на другой бок, смахиваю волнистый локон с глаз так, чтобы было видно Диму. Веду пальцами по широкой грудной клетке мужчины, ощущая неровную кожу, где находится самый большой и опасный шрам – один из бесчисленного множества.

– М-мм?

— Откуда у тебя эти шрамы?

У Димы их так много, что и не счесть, но вот эти два на груди, спрятанные под яркими цветными татуировками… Они чем-то отличаются, я чувствую.

Такие опасные, что в жилах кровь стынет. Волков переворачивается на живот. Не хочет, чтобы трогала… Голос Димы приглушенный из-за того, что он лежит почти полностью уткнувшись в подушку в белой хлопковой наволочке.

— От ожогов. Когда меня реанимировали.

Реанимировали! Прикусываю губу, не готовая даже представить, что мой Волков мог погибнуть.

Разве такие, как он, умирают?!

Это просто невозможно! Говорю первое, что приходит на ум, когда дотрагиваюсь подушечками пальцев уже к другому шраму – плоскому, грубому, пересекающему левую лопатку на мощной спине, которой позавидовал бы любой профессиональный пловец.

— Они красивые.

Прикусываю язык, запоздало думая о том, что Дима может посчитать это открытой издевкой или насмешкой. Откидываю волосы с лица и добавляю уже более уверенно:

– Правда.

Дима хмыкает, но отвечает беззлобно:

— Вряд ли, красавица.

— Они спасли тебе жизнь! - вырывается так эмоционально, что Дима приподнимает голову от подушки и поворачивается ко мне лицом. – Они прекрасны.

В зеленых глазах появляется нечто такое, от чего мне почему-то хочется реветь. Громко так, в голос. Точно так же смотрят дикие животные, когда понимают, что от человека не всегда исходит угроза, а иногда и добро. Я уверена, нет еще на свете настолько дикого зверя, чтобы на ласку не отзывался. Глажу покалеченную кожу, будто своими почти невесомыми прикосновениями грубые неровные края соединить пытаюсь.