Малыш от бизнесмена

Совсем рядом доносятся тяжёлые шаги по ветхим полусгнившим потертым половицам. Прежде, чем успеваю подняться с колен, дверь с шумом распахивается. С упавшим сердцем смотрю на то, как потрескавшаяся от времени известка грязно-серого цвета осыпается со стены прямо на только что вымытый пол. Кожу сильно саднит от воды и хозяйственного мыла, но я привыкла терпеть. Молчу, лишь сильнее стискивая в руках мокрую тряпку. Стоит посмотреть на вошедшего, как тут же замираю под взглядом холодных бесцветных голубых глаз – точь-в-точь, как у рептилии. Он словно варан – такой же мерзкий и пугающий.

Нисколько не смущаясь, дядя ступает грязными помятыми кроссовками по только что вымытому чистому полу, оставляет после себя безобразные разводы и следы, уничтожая под корень все мои труды. Плевать он хотел на мою покрасневшую кожу рук и на то, как ее нещадно саднит от хозяйственного мыла.

– Вот, ты где! – это не вопрос, а констатация факта.

Ядовито усмехается, перекатывая спичку меж зубов. Мохнатые седые брови дяди, так похожие на больших толстых гусениц, съезжаются в одну прямую линию на переносице.

Тревога, словно пожар, в одно мгновение ока вспыхивает и распространяется с бешенной скоростью по всему моему телу. Он не то, что не в духе – в бешенстве! А у меня еще после прошлого раза синяки не прошли…

– Что случилось? – лепечу, еле разлепив пересохшие от страха губы. Сердце колотится, как у пойманного зайца, которого вот-вот безжалостно освежуют.

До дрожи в ногах хочется вскочить и закричать, что я ни в чем не виновата! Но понимаю, что все напрасно. В этом доме никого не интересует настоящий виновник. Им нужен кто-то, на кого можно свалить все грехи.

– Что случилось? – передразнивает ехидно дядя. С ненавистью буравит меня взглядом, покорно сидящую на коленях с тряпкой, с которой стекает мыльная вода. – Ты почему посуду не помыла? Полная раковина дерьма. Ты вообще в этом доме живешь только по моей милости! Поняла?

Он неожиданно наклоняется вперед и прежде, чем я успеваю отшатнуться, бьет наотмашь по щеке с такой силой, что задевает нижнюю губу. В этот раз я даже не успеваю испугаться. Лишь только сдавленный звук вырвался откуда-то из глубины груди. Такой тихий, пронзительно тоскливый. Будто белокрылую голубку соседские хулиганы сбили из рогатки.

– Встала, – злится родственник, ни капли не раскаиваясь, – и пошла на кухню, бестолочь!

Подчиняюсь приказу и на трясущихся ногах покорно плетусь в сторону кухни. В руках все еще находится злополучная тряпка. Даже не знаю, зачем в нее вцепилась. Будто она может мне чем-то помочь.

– Чтобы все вымыла, поняла? – не успокаивается дядя.

В уголках губ мужчины блестят пузырьки слюны. Такое ощущение, что один мой вид заставляет закипать бешенством и ненавистью его кровь. Я знаю почему… Все потому, что я похожа на свою мать. Ее все родственники ненавидели. Буквально захлёбывались завистью, когда она сумела вырваться из нищеты и уехать в столицу. Только вот недолгим было счастье моей мамочки.

Беру первую попавшуюся тарелку из раковины и начинаю водить по ней мыльной губкой. Любимый обманул маму. Бросил беременную, а сам женился на ровне. Богатой, с хорошим приданым… Так маме и пришлось вернуться назад в ненавистную Варваровку. Мама ненавидела всем сердцем станицу, где каждая собака знала, что ее предали раньше, чем она успела вернуться. Один Бог знает, что ей пришлось пережить, когда беременная и незамужняя, она ходила по селу, а местные жители, шушукаясь и злорадствуя, указывали пальцем вслед. Продолжаю водить губкой с отчаянием по тарелке с засохшей гречкой. Неужели нельзя было сразу замочить? Кожа на подушечках пальцев сморщилась от долгого контакта с водой, но я продолжаю дальше эту рутину. Как хочется вырваться из этого проклятого замкнутого круга! Но пока получается только выть по ночам от безнадеги. Иногда просто хочется сесть и разрыдаться, но я знаю, что ни к чему хорошему это не приведёт. Лишь только новых синяков добавит на спине. Больше всего мой дядя Олег не любит слёзы и непослушание.

– Думаешь, что достойна лучшего, чем это? – отвлекает от мыслей грубый голос дяди с желчными нотами. Он лениво почесывает грудь через грязную тельняшку, а затем бьет кулаком по стене, размазывая пролетающую мимо муху. – Она тоже так считала. Мать твоя, – уточняет, утирая нос и бьет по самому больному. – А теперь где она? Правильно, в земле родной – в Варваровке. Там ей и место.

Белая ворона среди Родионовых. Несмело приподнимаю подбородок. Да и не Родионова я никакая. Мать из-за обиды на отца дала мне свою фамилию, которую я слышала лишь один раз за всю жизнь. Родственниками она склонялась так, что уши в трубочку сворачивались. В доме дядьки вовсе категорически запрещалось произносить ее вслух. Иногда мне кажется, что я уже почти забыла ее… А уж воспоминания никто… НИКТО не посмеет у меня отобрать!

Сотовый родственника разрывается трелью и он, ответив на звонок, скрывается вглубь зала. Отдаленно слышу разговор дяди по телефону:

– Игнат, да, можно вечерком по маленькой. Чего нет-то?