Малыш пропал

— Так мы и думали, — согласился он. Ему вдруг захотелось спросить монахиню, не видит ли она разительного сходства между ним и этим малышом, но слишком страшно было услышать ответ — все равно, положительный или отрицательный. И вместо этого он спросил: — А где мальчик… где Жан сейчас?

— На прогулке. Старшие мальчики делают уроки, а младшие освобождаются раньше, в половине пятого, и сестра Клотильда ведет их на прогулку. Тем самым у нас есть время, мсье, решить, что мы будем делать.

Было очевидно, что мать-настоятельница уже все решила, и Хилари, успокоенный, что снова решать пришлось не ему, сказал:

— Буду рад последовать вашему совету.

— С тех пор, как война кончилась, некоторые наши мальчики покинули нас, — сказала монахиня. — Понимаете, не все наши дети — сироты. Иногда это дети разведенных родителей, иногда по той или иной причине их прежний дом для них совершенно не годится, или, быть может, у них только один родитель и ему это бремя оказывается не по силам. В годы войны у многих наших мальчиков отцы были военнопленными, а теперь они возвращаются домой и часто приезжают за своими сыновьями. — Она вздохнула. — Мы рады за детишек, которые могут вернуться домой, но, когда это происходит, всех тех, кто остается, охватывает глубокая печаль, и более того, во многих это рождает надежду, которая может не… которой часто не суждено сбыться. И потому, я уверена, мсье, малышу Жану лучше не знать, что, возможно, вы его отец. С вашего разрешения, я скажу ему, будто вы клиент мадам Кийбёф и приехали по ее просьбе убедиться, что он здоров и доволен.

— Полностью с вами согласен, — сказал Хилари, чувствуя, как под ее спокойной умелой рукой легчает его бремя.

— Эта ложь во благо, — сказала мать-настоятельница, — и мы все должны надеяться, что скоро сможем объяснить малышу Жану, почему так ему говорили. — Она подождала, чтобы Хилари подтвердил ее слова, и он ухитрился пробормотать, с трудом выдавить из себя согласие.

— Но наша ложь во благо создает некоторые неудобства, как всегда и быть должно. Мне кажется, было бы неправильно серьезно нарушать привычный распорядок дня мальчика, на случай если в конце концов он вновь должен будет к нему вернуться. И вот что я предлагаю. Если вам удобно приходить каждый вечер в половине шестого, когда дневные труды закончены, я буду разрешать малышу Жану уходить с вами до половины восьмого, когда младшие ложатся спать. Таков наш распорядок, когда посетители приезжают навестить детей, тем самым тут не будет ничего необычного. После того, как неделю или около того вы будете знакомиться с мальчиком, вы, конечно же, поймете, ваш ли он сын.

— Значит, в инстинкт вы не верите? — порывисто спросил Хилари, помня слова Пьера.

— Верю. Но в инстинкт, обузданный разумом. Когда вы увидите малыша, мсье, у вас будет инстинктивная реакция; я недостаточно вас знаю, чтобы догадаться, узнаете ли вы его инстинктивно или отторгнете. (Вы-то догадываетесь, подумал Хилари, а вот я — нет.) Но на карту поставлено будущее малыша и ваше тоже, мсье, — продолжала монахиня. — В подобном случае прежде, чем что-либо решать, необходимо очень серьезно поразмыслить.

— Вы правы, — сказал Хилари. Он поверил ей, но внутренне пришел в ужас. Совсем недавно он радостно согласился с предположением Пьера о способности человека сразу узнать свое дитя, а это значило, что суровое испытание он прошел бы мгновенно. Но целую неделю… подумал он и не захотел забивать этим голову.

— А теперь вы, наверно, хотите, чтобы я провела вас по нашему приюту, — сказала мать-настоятельница, вставая.

— Я был бы счастлив, — сказал Хилари и последовал за ней.

— Вот наша маленькая церковь, — сказала она, отворяя дверь, и Хилари оказался в небольшой комнате, когда-то, должно быть, утренней гостиной, где он увидел несколько простых стульев, алтарь, топорную гипсовую статую девы Марии, несколько жалких религиозных картинок. Монахиня перекрестилась и преклонила колени, а Хилари стоял, чувствуя себя не в своей тарелке, и ждал, когда же она уведет его отсюда.

— Мы очень горды нашей церковью, — сказала она уже за дверью. — Во время одного большого налета мы лишились нашей маленькой статуи девы Марии — из-за вибрации она упала и разбилась, но благодаря доброте мадам Меркатель — она устроила сбор пожертвований среди набожных горожанок, — мы смогли ее заменить. Мадам Меркатель — мать одного из наших педагогов, вы с ним познакомитесь.

— Ваше заведение состоятельное, ma mere? — спросил Хилари, следуя за ней вверх по широкой полированной лестнице.

— Увы, нет, — со вздохом ответила монахиня. — Мы очень, очень бедны, а со времени войны, когда нужда особенно велика, стали еще беднее. Но Господь нас не оставит. — Она благочестиво склонила голову, потом отворила дверь со словами:

— Это одна из спален.