Малыш. Путешествие стипендиатов: [Романы]

Этот колониальный департамент представлен в генеральном совете тридцатью шестью советниками, а в парламенте — сенатором и двумя депутатами. Экспорт Гваделупы составляет пятьдесят миллионов франков, импорт — тридцать семь миллионов, вся торговля ведется в основном с Францией.

Что касается местного бюджета, — пять миллионов франков, — то он формируется из налогов на право вывоза колониальных товаров и потребление спиртных напитков.

Дядя Луи Клодьона, брат его матери, господин Анри Баррон, был одним из самых богатых и влиятельных плантаторов Гваделупы. Он жил в Пуэнт-а-Питре и владел обширными земельными наделами в окрестностях города. Его состояние, житейская сметка, общительный характер, очень располагающий к себе внешний вид, забавная манера общения и неизменно хорошее расположение духа привлекали к нему людей и создавали друзей повсюду, где он появлялся. Сорокашестилетний холостяк, спортсмен, любитель поохотиться, хорошо поесть, он верхом объезжал свои обширные плантации и был настоящим сельским джентльменом, если это определение применимо к одному из колонистов с Антил. Это был тип американского дядюшки, денежного мешка, чудака, на которого могли рассчитывать его племянники и племянницы.

Можно представить себе, с какой радостью и даже нешуточным волнением он сжал Луи Клодьона в объятиях, едва борт «Стремительного» коснулся причала.

— Добро пожаловать, дорогой Луи, — воскликнул он. — Какое счастье увидеть тебя после пятилетней разлуки!.. Если я и не изменился так, как ты, то все-таки я не стал стариком, а вот ты превратился в достойнейшего молодого человека, честное слово!..

— Дядюшка, — закричал Луи Клодьон, обнимая его, — да вы ничуть не изменились!

— Вот и отлично! — улыбнулся господин Баррон, поворачиваясь к пассажирам, столпившимся на палубе. — Добро пожаловать, юные друзья моего племянника, и будьте уверены, наша колония чрезвычайно рада принимать лауреатов Антильской школы!

Вслед за тем добряк пожал все протянутые ему руки и, обернувшись к Луи, осведомился:

— Отец, мать, дети, как там они... в Нанте?..

— Все в добром здравии, дядюшка, хотя об их делах надо спрашивать вас...

— И правда, только позавчера я получил письмо от сестры... Семейство в полном порядке!.. Да, меня просят принять тебя получше!.. Вот уж действительно совет, достойный моей дорогой сестрицы!.. Будущей зимой поеду их навестить, ее и всех домочадцев...

— О! Как мы будем рады, дядюшка, к тому времени я уже окончу школу и буду дома...

— Если, конечно, тебя не будет рядом со мной, чтобы скрасить мое существование!.. На этот счет я кое-что уже придумал... Ладно, там видно будет!

В этот момент вперед выступил мистер Паттерсон, церемонно поклонился господину Баррону и произнес:

— Позвольте, месье, представить вам моих дорогих подопечных...

— Ба! — воскликнул плантатор. — Да ведь это, должно быть, мистер Паттерсон... Как дела, мистер Паттерсон?..

— Хорошо, насколько возможно после ужасного раскачивания во все стороны...

— Я вас прекрасно знаю, — прервал его господин Баррон, — как и всех учеников Антильской школы, духовником которой вы и состоите.

— Извините, господин Баррон, экономом...

— Какая разница, духовником, экономом! — прервал его плантатор, разражаясь смехом. — Один ведет счет на этом свете, другой — на том!.. Лишь бы счет был в порядке!..

Не переставая говорить, господин Баррон переходил от одного к другому и, дойдя наконец до мистера Горация Паттерсона, сжал ему руку с такой силой, что, будь тот действительно духовником, бедцяга пару дней наверняка не смог бы благословлять учащихся Антильской школы!

А неугомонный колонист тем временем продолжал:

— Приготовьтесь к высадке на берег, друзья мои!.. Вы будете жить у меня, все!.. Дом у меня большой, и будь вас в сто раз больше, и тогда вы не смогли бы съесть всего, что растет на моих плантациях... Вы конечно же едете с юношами, мистер Паттерсон... и, естественно, вы также, капитан Пакстон!..

Как всегда, капитан отклонил приглашение, а господин Баррон, не любивший ничего делать дважды, не настаивал.

— Однако, месье Баррон, — заметил ментор, — мы, конечно, благодарим вас за гостеприимство, предложенное с таким... как бы это сказать?..

— Не говорите ничего... Это самое лучшее, мистер Паттерсон.

— Но мы же вас стесним...

— Огеснитё'меня... меня!.. Неужели у меня вид человека, которого можно стеснить... и который вообще может почувствовать нечто подобное? К тому же я этого хочу!

Против такой постановки вопроса возразить было нечего.

Затем, когда мистер Паттерсон решил представить пассажиров по всей форме, плантатор решительно прервал его.

— Да я всех их знаю, этих юношей!.. — воскликнул он. — В газетах были их фамилии, и могу поспорить, я знаю, кто есть кто! Вот, пожалуйста, англичане Роджер Хинсдейл, Джон Говард, Хьюберт Перкинс... и я вел дела с их семьями на Сент-Люсии, Доминике, Антигуа...

Троим англичанам, безусловно, польстила эта фраза.

— А вот, — продолжал господин Баррон, — этот высокий блондин... это Альбертус Лейвен, с Сен-Мартена...

— Совершенно верно, месье, — подтвердил юный голландец, кланяясь.