Малыш. Путешествие стипендиатов: [Романы]

Этого агента, что наведывался раз в год к Маккарти, звали Харберт. Суровый и даже жестокий, слишком привыкший к виду крестьянской нужды, чтобы принимать ее близко к сердцу, он представлял собой разновидность полицейского, тип человека «хватай и не пущай», этакого непробиваемого служаки, чье сердце было глухо к любым мольбам. Занимаясь своим ремеслом, он не знал ни жалости, ни пощады. И многие фермеры уже испытали на собственной шкуре, что означают визиты этого монстра — семьи, выгнанные без зазрения совести под открытое небо из жалких лачуг, решительный отказ в малейшей отсрочке выплат, даже если такая мера действительно могла спасти положение. Получив формальный приказ, этот человек, казалось, испытывал удовольствие от его исполнения в полном объеме. Увы! Разве Ирландия не оставалась страной, где еще совсем недавно бытовал омерзительный принцип: «Убить ирландца — не значит нарушить закон!»

Поэтому беспокойство, охватившее обитателей фермы Кервен, достигло предела. Визита Харберта ожидали со дня на день. В последнюю неделю декабря он обычно совершал объезд рокингемской округи.

Утром двадцать девятого декабря Малыш, заметивший агента первым, примчался со всех ног предупредить всю семью, собравшуюся в зале нижнего этажа.

Здесь собрались все: отец, мать, сыновья, бабушка... Даже малютка Дженни, которую Китти держала на коленях.

Управляющий толкнул калитку, уверенным шагом — с видом хозяина — пересек двор, открыл дверь в зал и, даже не потрудившись снять шляпу, не произнеся ни слова приветствия, уселся на один из стульев около стола, достал из кожаной сумки бумаги и жестко произнес:

— За прошедший год мне следует сто фунтов, Маккарти. Вы согласны, надеюсь?..

— Да, господин Харберт, — ответил фермер, и голос его слегка дрогнул. — Именно сто фунтов... Но я хотел бы попросить вас об отсрочке... Вы мне несколько раз шли навстречу...

— Отсрочка... отсрочка!.. — воскликнул Харберт. — Что все это значит?.. Именно эти слова только и слышу на каждой ферме!.. Так что же, по-вашему, с вашими отсрочками господин Элдон и отправится к лорду Рокингему?..

— Год выдался тяжелым для всех, господин Харберт, и можете мне поверить, у нас нет сбережений...

— Это меня не устраивает, Маккарти, я не могу дать вам отсрочку.

Малыш, забившись в темный угол, скрестив руки, слушал разговор с широко открытыми глазами.

— Но, послушайте, господин Харберт, — продолжал фермер, — проявите же сострадание к несчастным... Речь ведь идет лишь о том, чтобы дать нам чуть-чуть времени... Прошла уже половина зимы, и она не была суровой... В будущем году мы все наверстаем...

— Вы будете платить или нет, Маккарти?

— Мы бы очень хотели заплатить, господин Харберт... но послушайте... уверяю вас, в данный момент это невозможно...

— Невозможно! — воскликнул управляющий. — Так достаньте деньги, продав что-нибудь...

— Мы так и сделали, а все, что у нас оставалось, унесло наводнением... Нам бы не выручить сейчас и ста шиллингов[145] за все движимое имущество.

— И сейчас, когда вы не можете даже начать пахоту, — воскликнул управляющий, — вы рассчитываете на будущий урожай, чтобы погасить долг?.. О чем вы говорите! Вы что, издеваетесь надо мной, Маккарти?

— Нет, господин Харберт, упаси меня Бог, но, ради всего святого, не лишайте нас последней надежды!

Мердок с братом, застывшие в молчании, едва сдерживали возмущение, видя, как отец пресмыкается перед мерзким типом.

В этот момент бабушка, с трудом выпрямившись в своем кресле, сказала твердым голосом:

— Господин Харберт, мне семьдесят семь лет, и все эти годы я провела на ферме, которой управлял еще мой отец, до моего мужа и сына. И мы всегда аккуратно вносили арендную плату. И вот теперь, когда мы впервые просим немного подождать, — я никогда не поверю, чтобы лорд Рокингем захотел вдруг нас отсюда выгнать...

— Речь не идет о лорде Рокингеме! — резко возразил Харберт. — Да он даже не подозревает о вашем существовании. А вот господин Джон Элдон вас прекрасно знает... Он дал мне официальный приказ, и если вы не заплатите, то расстанетесь с Кервеном...

— Расстаться с Кервеном! — воскликнула Мартина, смертельно побледнев.

— В недельный срок!

— И куда же мы денемся!

— Куда угодно! Меня-то уж это вовсе не касается!

Много уже повидал Малыш печальных сцен, сам испытал крайнюю нужду, но ему казалось, что ничего подобного он еще не переживал. Здесь не было ни слез, ни стенаний, но от этого вся сцена была еще более ужасной.

Тем временем Харберт встал, с намерением спрятать бумаги в сумку.

— Спрашиваю в последний раз, вы намерены платить? — спросил он.

— Но чем?..

Тут в разговор вмешался Мердок. В вопросе, в звенящем от волнения голосе слышался вызов.

— Да-да!.. Чем прикажете платить?.. — повторил он медленно и пошел на агента.