Малышка, пойдем со мной...

Он оглядел квартиру. Все, что Джоани хранила в шкафу, теперь валялось на полу. Она рассматривала эти предметы перед его приходом. Она вспоминала счастливые дни в окружении детей, свои «званые обеды», которые они так любили. Она фантазировала каждый раз, когда хотела приободриться. Но теперь ничего этого не будет — кроме воспоминаний ценой в несколько сот фунтов.

Джон-Джон опустился на колени, поднял с полу серебряный нож для тортов, прижал его к груди и расплакался, как ребенок.

Малыш Томми находился в критическом состоянии. Он был сильно обожжен и зверски избит. По больнице ходили слухи, что он — сексуальный маньяк, и даже медсестры, которые обязаны проявлять сострадание по долгу службы, не могли дотрагиваться до него, не воскресив в памяти образ Киры Бруер.

Лицо девочки теперь было знакомо каждому. И глядя на человека, виновного в происшедшем, они полагали, что возвращают к жизни убийцу.

У полицейского, находившегося у постели Малыша, были на этот счет свои мысли. Если Джон-Джон Бруер с дружками появится здесь, чтобы завершить свое дело, он не будет препятствовать этому. Пусть эта туша умрет в агонии. Это все, что он мог пожелать.

В округе никто не сомневался, что Томми Томпсон или Джозеф Томпсон, а скорее всего они оба, виновны в этом преступлении.

Пресса не раз задавала вопрос, как могло случиться, что полиция так и не проверила этих ублюдков на причастность к делу. Вдобавок ко всему Джозеф Томпсон исчез, подлив масла в огонь неумолкающих разговоров.

А для Малыша Томми оставалось единственное спасение — морфий. Он был уже весь пропитан им. Но если он выживет, впереди его ждет пожизненное заключение.

Если только другие преступники оставят его в живых.

Глава семнадцатая

Ди Бакстер вновь и вновь перечитывал сводку новостей. Это дело стало ему поперек горла. Для газетчиков праздник, а для него сплошные неприятности.

Будь он проклят, этот Джон-Джон Бруер!

Парень теперь — национальный герой. Всем известно, что расправа с Томмии — дело его рук, но никто не может доказать это. Более того, улыбнись Ди Бакстеру удача — он все равно не смог бы упечь молодца. Тронь его — это вызовет общественный взрыв. Призрак малышки Киры взывал к отмщению.

Единственное, чего он сейчас хотел, так это пойти домой, лечь спать и не проснуться.

Он знал, что у Джоани Бруер такое же желание, только вызвано оно другими причинами.

Моника ликовала. Ее предположения оказались верными, и Джон-Джон в конце концов расправился с этим ублюдком.

Коротая время за чашкой кофе, она услышала стук в дверь.

— Открой, Бетани.

Она больше не пеклась о мнении соседей. Поступок Джон-Джона доказал, что она была права. Она чувствовала себя почти героиней. Ее гордость не имела предела.

Бетани, посмотрев в глазок, хотела убежать. Она не могла бы взглянуть гостье в глаза.

— Это Джоани Бруер, мама.

Моника едва не поперхнулась кофе. Видимо, Джоани хочет извиниться. Что ж, она примет ее слова с должной благосклонностью. Как-никак, дружили столько лет, а ошибиться может каждый.

— Да открой же ты дверь, глупая девчонка!

Бетани даже не огрызнулась, что было на нее совсем не похоже. Бедная девочка — она восприняла исчезновение Киры так близко к сердцу! Моника, не отрываясь, следила за новостями. И даже читала газеты, хотя чтение для нее было наказанием номер один.

Бетани впустила Джоани и была напугана ее видом. Она выглядела как старуха. Непричесанная и неряшливая, она лишь отдаленно напоминала прежнюю Джоани.

— Привет, Джоани! Все в порядке?

Голос Моники источал дружелюбие. Как будто ничего и не было. Как будто она не предавала свою лучшую подругу.

Джоани вздохнула.

— Чашечку кофе?

— Есть что-нибудь покрепче? — Даже голос у Джоани изменился. Так, как она, говорят только тяжелобольные.

Моника налила большой стакан бакарди, слегка разбавив его кока-колой.

— Ну, подружка, приложись, если хочешь.

Джоани сделала большой глоток и села на край софы.

— Ты так отощала, Джоани!

Она бросила на нее безразличный взгляд.

— Тебе это даже идет, подружка…

— Перестань, Мон.

Джоани не собиралась выслушивать болтовню подруги. Она пришла не за этим.

— Ты лгала, когда говорила о Томми?

Моника ждала чего угодно, только не этого.

— Что ты имеешь в виду?

В ее голосе слышалась обида.

— Ты это все придумала, что Томми — педофил?

Глаза Джоани сделались жесткими, и Моника почувствовала, что висит над пропастью.

— Мне нужна правда.

Моника была обижена, и это было заметно.

— Нет, не придумала. Возможно, я преувеличила, но была права. Разве не так?

Она была уверена в своей правоте.

— А ты знаешь, к чему привели твои слова?

Монике не понравилось, какой оборот приняла беседа.

— Теперь они постараются пришить моему мальчику дело. — Джоани осушила стакан. — По-моему, ты в курсе, как они к нему относятся, и у них появился хороший повод упрятать его в тюрьму.

Джоани готова была расплакаться.