Мама!!!

– Только вкладыш мне, – строго сказала Анька, – а то потеряешь. У меня уже вот такая стопка! Потом на наши поменяем.

Саша послушно отдала вкладыш с черной машиной. Анька считала, что эти вкладыши они смогут обменять позже на картинки, которые собирали. Их любимая жвачка называлась «Love is…». Саша уже знала, что это на английском. Ира тоже привозила такие жвачки. Теперь и Анькины родители стали покупать их в Турции и Польше, но редко. На Лесобазе очень мало детей жевали жвачки, поэтому меняться вкладышами особо было не с кем. Но Анькин папа сказал, что скоро у всех детей будут жвачки, потому что их станут продавать в магазине. Они дяде Вале не очень-то поверили, но Анька вкладыши копила. А Саша ей без сожаления отдавала – менять машинки на разные истории с мальчиком и девочкой всё равно было не у кого, а сохранить вкладыши Саша, пожалуй, не могла бы, у нее всегда всё мялось и портилось. Она протянула Аньке вкладыш с машинкой, а жвачку переложила в другую руку. Молочного цвета, с тремя ребрами и двумя впадинами, жвачка пахла вялеными бананами и чем-то еще. Саша медленно слизнула ее с руки, ощутив ее приятную шероховатость и сладкую тяжесть. Ласково она прижала жвачку к небу – вкус расплылся по всему рту, и брусок немного размяк. Саша поставила ее ребром на нижние зубы и с наслаждением раздавила. Вместе со слюной из жвачки прыснул веселый вкус непонятных фруктов. Хоть теперь жвачки и не были для них такой уж редкостью, но это всё равно было для Саши праздником. Потому что с тех пор как они съели привезенные Ирой из Германии сладости, жвачками ее только угощали. И она не знала, случится ли это в следующий раз. Можно было, конечно, и у Аньки спрашивать, но Саша стеснялась. Бабушка считала, что стыдно любить вкусную еду, тем более – в гостях. И Саша делала вид, что не любит. Но сейчас она свою – теперь уже ее! – жвачку любила. И не спеша перекатывала во рту, лишь изредка сжимая зубами, – жевать будет, когда из ставшего уже комком брусочка выйдет основной вкус.

Они сидели на нижнем и самом широком бревне, откинувшись назад, как на диване. Ранец, рюкзак и сменку бросили рядом. Саша молча жевала, Анька пробовала надувать из своей жвачки пузыри, но ничего не получалось – надо было еще немножко пожевать.

– Куда пойдем потом? – спросила она Сашу после очередной попытки надуть пузырь.

– Не знаю. Вообще-то я есть хочу, – честно сказала Саша.

– Надо было в столовую-то пойти. А теперь придется с бабой Тоней сидеть. Натолкет картошки с молоком и луком.

– Бе-е-е-е, – Саша не смогла сдержать отвращения, хотя и неприлично так говорить про бабу Тоню.

Они надолго замолчали. Слышно только было, как у Аньки тихонечко лопаются маленькие пузыри.

– Ну так к бабе Тоне пойдем? – она снова открыла рот, просунула меж губ кончик языка с натянутой на него тонким слоем жвачкой и надула первый небольшой пузырек, который тут же лопнул с глухим едва слышным звуком – так лопаются пузыри у свежих карасей, когда их чистят.

– Вообще-то она не бабушка моя, а прабабушка. Баба Тоня-то. Но не могу же я говорить «прабаба Тоня». – Анька снова надула пузырь, теперь уже побольше.

– Я знаю. Это бабы Клавы мама. А баба Клава – тети Лены, – Саша тоже сделала из жвачки большой пузырь.

– Не-а. Это папина бабушка, – Анька в ответ надула совсем уже огромный шар и сама хлопнула по нему рукой – шар громко лопнул.

– А где папина мама? – Саша искренне удивилась.

Бабу Тоню, которая жила в закутке вместе с Женей, она всегда считала бабушкой Анькиной мамы.

– Папина-то? Никогда не видела ее. Говорят, она еще давным-давно гаманок потеряла. Пошла его ночью искать на улицу и пропала. А в гаманке все деньги были и путевка в санаторий.

Саша удивилась:

– Это на Лесобазе? – она не могла поверить, что даже у них можно выйти на улицу ночью за потерянным кошельком и никогда не вернуться.

– Пропала-то? Вон там, на ММС, – Анька показала куда-то неопределенно за спину.

– А что это такое – ММС? – спросила настороженно Саша.

– Ну, это район такой. Там вообще страшно, еще хуже, чем на Лесобазе.

– И ты там была? – Саша не могла поверить, что Анька вообще куда-то без нее ездила. Тем более – в такое ужасное место.

– Не-а, мне папа рассказывал.

Хорошо, что Анька там не была. Ей хотелось верить, что дальше всех по Тюмени ездила она – на Дом обороны, где им дадут квартиру. Они с мамой иногда ездили в выходной на трех автобусах смотреть, как строится дом с их квартирой. Это очень далеко.

– Смотри! Смотри, там кто-то есть! – закричала вдруг Анька и полезла между бревен, туда, где они всегда прятали свои секретики.

Саша тоже заглянула в темную дыру, где Анька шерудила рукой. Ничего не было видно. Саша заглянула глубже – нет, ничего.

– Дай я… Кс-с-с-с-с! Кс-с-с-с!

Анька глубже сунула руку в темную дыру, и оттуда заорал кот. Она долго приманивала его, потом в дыру полезла Саша – кот пятился от них всё дальше в полость между сваленными бревнами, которая на другом конце кучи превращалась уже в щель.

– Надо его палкой потыкать – он с той стороны и вылезет, – радостно предложила Анька.