Мама

Разберется он. Ага. А жаль его. Лапу левую ломит по ночам, аж плачет во сне. Так и стонет ночью. Скажи ему про это, так задерет, не поверит. Хотя куда ему. Скорее я его теперь задеру. Котенок задерет его, старого. Морда седая вся стала. Когти такие огромные, что назад загибаются. И как так время пролетело быстро? Вроде вот вчера я еще маленькая была со своей мамой. Еника и Нася, словно только что лежали крохами на моих лапах. Грели мое сердечко. Маленькие розовые пальчики перебирают мне шерсть. И, вот, на тебе, приехали. И какая я в старости-то буду? Ха, смешно получилось. Вот, снова стонет во сне. Совсем Муж мозги теряет. Набрал целую кучу шишек, сидит весь день перебирает их. На кой ляд сдались? Лучше бы к Насе сходил. Лохматого этого опасаюсь. Очень большой. Но, мужик вроде неплохой, не обидит мою малютку. Она такая кроха. Куда такого? Одна там совсем. Как она без меня справится? Ведь не умеет еще ничего. Есть ли что покушать там у тебя? Солнышко ты наше, как же одиноко нам без тебя! Нужно нагрести листьев на стену. Дует мне сильно в спину. И бревно это переставить что ли в тот угол? Перестановку затеять завтра? Уговорю Мужа, а то всю зиму лежать в такой берлоге. Так и сил не осталось на перестановку. Енику я родила. Выкормила. Она четверых родила. Нася, моя Нася! Чуть не умерла, когда тебя рожала! Растет моя крошечка, мой котеночек. Скольких она сможет? Троих? Может тоже четверых? Эх, хорошо бы. Вот бы всех вместе собрать. Да куда там. Не получится уже. Раскатились все наши шишечки в разные стороны. Не увидеть мне их никогда. Далеко они теперь. Сердечко так и стонет в груди, так и тянет к ним. Но, я молодец. Двух дочерей смогла поднять. Кто бы поверил мне, что так получится. Сама бы не поверила. И откуда во мне силы эти берутся? Каждый день ведь до сих пор уборку в берлоге делаю. Запах вроде как? Волк? Или лось тот дурной снова приперся? Нет. Показалось. Ходят тут всякие, шарахаются. Спать не дают. А уж скоро зима. Снова спать так хочется. Год хороший был, сытный. Тварей почти не было. Завтра найду этот долбанный пень, чтоб он не нервничал и не орал. Снова проснется и будет таскаться по лесу, реветь: «Где мой пень, где мой пень»! Сам его и утащил, небось, к реке. Дурак, старый. Дурак то дурак, так ведь как любит меня. Опять запах! Нет, не кажется. Тварями пахнуло. Грибники? Так поздно? Ох, тревожно на сердце! Только бы не разбудили Мужа! Грохоталок не слышно, но пахнет. Так и есть. Идут снова! Да чтоб вас всех сосной прихлопнуло! Нет, не было шума. Нет, все спокойно, спи уже! Ну, все, понеслась струя бобра по канаве! Заворочался.

— Куда ты пойдешь, у тебя лапы болят! Лежи уже! Да мимо они пройдут! Куда ты полез, дурак? Разберешься!

С кем ты разберешься? Пулю опять получишь, убьют ведь! Не ходи, Муж! Пожалуйста, не ходи! Полез. Ну, все. Снова полез на тварей. Ну что ты за медведь! Ну, не ходи, милый. Не ходи. Ах, что б тебя. Заревел. Железом пахнет! Опять железом кислым пахнет! Девочки мои милые, как же тяжело я вас рожала. Как трудно мне было. Доченьки мои. Я иду, Муж, я иду к тебе! Иду! Сейчас помогу. Куда тебе без меня.