Подходило время защиты диплома. Мама сильно волновалась за нас, и в глазах у нее появилась какая-то неисчезающая тревога. Я подшучивал над ней — Мама, ну что ты так волнуешься, не тебе же диплом защищать…
Я тогда не знал, что она волновалась не за то, что мы можем завалить дипломы, а за то, что она может не успеть увидеть, как ее дети — это мы с женой — станут специалистами, начнут работать…
Защита дипломов и распределение прошли благополучно. Мама радовалась, расспрашивала нас о работе, новых коллегах — ее интересовало все, но тревога не пропадала.
Отец подошел ко мне, положил руку на плечо.
— Маму нужно класть в больницу.
— Ой, а что с ней?
— Вот уже год, как она больна, и каждый день — это потеря надежд. У мамы опухоль, она об этом знает, но не соглашалась ложиться на операцию, пока у вас все не устроится. Боялась — не увидит, что у вас все в порядке.
— Мама! Мама! Зачем же ты так? Давай сейчас, немедленно, скорее… Куда? Направление? Где? Кто хирург?
Мама прожила после операции полгода… Исхудала до невесомости. Когда я подходил к ней, мама, очнувшись от полузабытья, вызванного обезболивающими, шептала:
— Сынка, как ты? У тебя все в порядке?
— Сынок, мама умерла, — голос отца в телефонной трубке был непривычным, срывающимся, клекочущим.
Мама улыбается мне с фотографии над рабочим столом, и я знаю, что ей и сейчас тревожно за меня.
Мама, у нас все в порядке!