Мама для дракончика или Жена к вылуплению (СИ)

Иногда вместе со мною приходил Дэни, забирался на этот стул, прикладывал маленькие ладошки к яйцу и прислушивался с интересом. Но нечасто, все же просто стоять в тишине ему было скучно, а магически взаимодействовать с яйцом он пока не мог. Кое-что он чувствовал, как все эльфы: тепло жизни в яйце, но и только. Я гадала иногда, разовьется ли его дар во что-то большее, или так и останется.

Сидя в тишине детской я иногда размышляла о том, как все так повернулось в моей жизни, как к этому пришла, и как все менялось со временем.

Я помнила время, когда отец решил отправить меня в пансион, как плакала мама, да и сама я тоже рыдала в подушку, приехав. Не то чтобы я была сильно избалованным ребенком, но строгий четкий распорядок и довольно скудная еда приводили меня в ужас, все учительницы казались злобными сушеными воблами, да и с другими ученицами отношения сложились не сразу.

А потом, постепенно, все поменялось, я втянулась, привыкла, начала многое понимать. Строгие учительницы рассказывали интересные вещи, учили магии, не только эльфийской, но и человеческой, которой меня не могла обучить мама. Языки, география, математика, литература, философия, культура, законознание, ботаника... я скучала, конечно, но я привыкла и постаралась, как советовала мама в письмах, открыть для себя новый мир знаний.

На каникулы меня, в отличие от многих девочек, домой не забирали. Отец полагал, что нет смысла тратить деньги на дорогу. Мама тоже не могла приехать — она была слишком слаба, мы только переписывались. Затем в одном из писем она сообщила, что ждет ребенка.

Честно сказать, я возненавидела его тогда. Глупо, по-детски. Ведь у него было все, чего я была лишена: родители. Я была уверена, что, если родится мальчик, отец будет его холить и лелеять. Ведь он часто пенял маме именно на то, что она не может родить ему наследника. Я была уверена, что к мальчику он отнесся бы совсем иначе. И, узнав, что родился Дэни, я действительно возненавидела его заочно. Мы никогда не виделись, но он стал воплощением всей мировой несправедливости для меня шестнадцатилетней.

После родов мама еще сильнее ослабела и стала писать реже, но я сердилась и думала, что это только потому, что я ей теперь не нужна, она заменила меня другим ребенком. Обижалась, подолгу не отвечала на ее редкие письма.

Однажды примерно через год леди Айрис, директриса, вызвала меня и дала прочесть письмо. Отец писал не мне, а ей. Он просил в письме сообщить мне о смерти матери. Для меня он слов не нашел, просто переложил эту обязанность на директрису: «объясните ей, что это из-за эльфийской болезненности и прочее», — писал он. И все. Я долго рыдала в колени леди Айрис, самой строгой грозе пансиона, а она гладила меня по голове и тихонько напевала колыбельную. И я в очередной раз поняла, что то, что я знаю о взрослых — это не реальность, а всего лишь детское впечатление. Я больше не боялась ее, а торопилась за советом по серьезным вопросам.

Больше писем из дома не было, хотя я знала, что мой табель успеваемости регулярно отправляется отцу. Не знаю, просматривал ли он его.

В восемнадцать все девочки покинули пансион, а обо мне не поступило никаких распоряжений. Не приехали слуги, не было писем, не было передано денег для моего проезда. И я просто осталась. Леди Айрис велела мне освободить комнату для выпускниц и переехать в преподавательское крыло. Я думала, что это просто для удобства, пока она строго не спросила:

— Ты думаешь, я буду держать тебя здесь из милости? Ты — выпускница лучшего пансиона для девочек во всей стране, а значит ты можешь преподавать другим. Так иди и помоги леди Торне, ей в этом году пришлось принять совсем маленьких сестричек-близняшек. Будешь помощницей учителя.

Так и повелось. Постепенно я привыкла, а, когда кто-то из учителей заболевал, и заменяла их на уроках. Детей в пансион отправляли в разное время года, как было удобно родителям, и постепенно младший класс разросся так, что ими сложно стало управлять. И леди Айрис приняла решение разделить младший класс на два, один из которых доверили мне.

Отец вспомнил обо мне только черед полгода. Кажется, он просто перепутал год моего выпуска, а писем из пансиона не читал. Мне хотелось ругаться, хотелось смеяться над этой ситуацией, хотелось отослать приехавших за мною слуг прочь.

— Не торопись, — сказала леди Айрис и протянула мне небольшой кошель с монетами. — Но знай, что за тобой всегда будет место учительницы, если оно тебе необходимо.