Мама джан

Рина взяла кепку и стала работать. Слушателей было немного. Утро – все спешили по своим делам, только четверо остановились. Две девчонки и два парня. Ранние птицы. Послушали. Парни забашляли по чирику. Шоника это завело… В конце песни он выдал крышесносный проигрыш жестким, восьмым боем. Это значит, пальцев не жалел, сбивая их в кровь. Рина видела, что на девчонок игра Шоника действует, как стадол на Оленьку. Приблизилась к ним с жалобными, просящими глазами, но с веселым лицом – это еще уметь надо – протянула кепку. И сняла с них тоже по червончику. Хорошее начало.

Шоник кончил петь. Пришла Оленька с пакетом хот-догов и двухлитровой бутылкой «Бон Аква». Шоник ел за двоих. Девчонка спросила у Рины:

– Где ваш вечный романтик?

– Романтик? – не поняла Рина. – Шоник, кто у нас романтик?

– Какой он из себя? – в свою очередь спросил Шоник у девчонки.

– Ну такой… – девушка смутилась. – Я постоянно его здесь встречаю… Вечером еду на дачу, он поет. Рано утром возвращаюсь с дачи – он поет. Как будто и не уходит отсюда…

– Тогда это я.

– Нет. Тебя я тоже приметила… Он о любви поет…

– Ну, блин, мой портрет, – дурачился Шоник. – Копия! Я только о любви и пою…

– Он грустные песни поет. И еще… в такой куртке ходит…

– В «Хонде», что ли? – встряла Оленька. – Погоди, подруга… Кажется, я тебя помню… Ты нам всегда башляешь…

– Да, – радостно закивала девушка. – В «Хонде».

– Тогда это не я, – убито заявил Шоник, но все засмеялись, кроме этой девушки. – Это Кабан. Но он, извиняюсь, не поет.

– Поет, – серьезно возразила девушка, не понимая, что цыганенок ее подкалывает. – Он очень хорошо поет.

– Нет, он не поет. Это мы поем. Это я очень хорошо пою. А у него душа плачет. Только не слезами, а песнями.

Ну, Шоник, ну, блин, молодчага! Так дорого подал брата!

«А ты попалась, красавица!» – подумала Рина, радуясь за Кабана. Девушка вызывала симпатию. Да нет, не просто симпатию. Замечательная была девушка.

– Он скоро подвалит, – сказала Оленька. – Желаешь – подожди. Если время есть.

– Подожду, – ответила девушка и обратилась к своим спутникам. – Идите, я догоню…

Она та-ак сказала, что не подчиниться ей было невозможно.

«Нет, это не она попалась, – мелькнула у Рины безошибочная мысль. – Это наш Кабанчик попался… Конкретно… »

– Понравился наш Поросенок? – развязно спросила Оленька.

Шоник одернул ее за рукав:

– Тебя это ебет? Ну и отвали! Работай, блин, – он повернулся к девушке. – Красавица, позолоти ручку! Хочешь, погадаю? Как тебя зовут?

Девушка засмеялась.

– Женя.

– Женя? Погадать тебе на судьбу, Женя? Сейчас явится охуительный парень…

– Только не ругайся.

– Хорошо, как скажешь… – Шоник был в своей стихии. – Сейчас появиться парень… Такой парень! Сейчас он появится… И будет бой в Крыму, блин, все в дыму, ничего не видно…

– Я увижу, – сказала девушка, отходя от Шоника.

– Оленька, че уши греешь? – спросил Шоник. – Может, все-таки работать начнем?

– Не гони волну. Дай пожрать-то… Вон, пусть Рина пока…

– Хорош, ты не хот-дог, ты деньги наши жрешь. Бери кепарик, подруга.

Оленька обиженно надула губки, взяла кепку, усердно дожевывая хот-дог. Появился Медведь с колонками и микрофонами.

– Рина, помоги ему подключиться, – распорядился Шоник, а сам взял гитару и начал петь старую костровую песню, поглядывая на Женю, которая стояла в сторонке и, нервничая, курила сигарету за сигаретой, ожидая Кабана.

Медведь дал Рине провод. Велел тянуть до ашотовской палатки. Она постучала в дверь. Ашот открыл.

– Здравствуй, красавица!

– Здравствуй, Ашотик!

– Вах! Рэдкая моя!.. Чего хочешь? Шашлык-машлык? Кофе-мофе?.. Говори! Чего хочешь – все сделаю для тебя!

Рина засмеялась.

– Колонки нужно подключить.

– Вах! Колонки… Что такое колонки?

Ашот воткнул вилку в розетку, колонки загудели.

– Ну, я пошла…

– А кофе? Бэсплатно… – улыбнулся Ашот.

– Тогда всем сделай. На пятерых.

– Рина… – Ашот закатил глаза. – Рэдкая дэвушка… Хорошо… Твоя просьба – это не просьба! Это для Ашота закон! Заходи через десять минут.

Рина вернулась к музыкантам. Медведь уже настроил гитары, подключил их к колонкам. И сидел себе на комбике, жевал хот-дог. Шоник тихонько перебирал струны, что-то напевая себе под нос. На своем, на цыганском. Оленька отдыхала в любимой позе, сидела, подобрав под себя ногу, и пила воду из бутылки.

Из потока прохожих вынырнул мужик и широким жестом кинул на чехол полтос.

– Спасибо, – сказал Шоник, – за простое сидение это даже очень кучеряво.

– Не за что. Я вас каждый день слушаю, – сообщил мужик и испарился. Видно, спешил.

– Удачи тебе, мужик.

– Шоник, а Шоник, – позвала Рина.

– А?

– Споешь «Мама джан»?

– Не сегодня. Видишь, хриплю. Вчера мороженого обожрался. Горло болит. Не вытяну.

– Тогда спиши мне слова.

– А вот это – нет!

– Жалко, что ли?

– Конечно, жалко. Ты потом хлеб у меня отобъешь, – Шоник поскреб затылок и признался. – Ваще я писать не умею… Я мамин рот этой азбуки топтал… Зато Надьку заставил учиться. Она у меня целых два класса закончила, мамин рот… Сегодня поеду к ней. Куклу подарю… Бери ручку, записывай… Диктовать буду…

Но тут появился Кабан. Все внимание на него переключилось.