Мама джан

Двери открылись, пацаны бережно вывели Рину из вагона. Кабан скосил взгляд в окно. Пьяный помахал ему рукой, как будто знакомого провожал.

– Извини, мужик. Так надо, – сказал Кабан. И тоже махнул рукой на прощанье.

– На хрена же ты на приключения нарываешься?! – рассердился Медведь.

– А как с Баджосом рассчитываться? Ты подумал?

В переходе в позе лотоса сидел негр в яркой одежде, расставив вокруг себя барабаны – маленькие и большие. У него были длинные дреды и красные от марихуаны глаза.

– Баджос! – окликнул его Кабан.

Негр, не изменив позы, посмотрел на Кабана так, словно заранее был оповещен о его приходе.

– Говори, – негромко сказал негр.

– Помощь твоя нужна, Баджос, – объяснил Кабан, подводя Рину поближе.

Баджос взглянул на нее с сочувствием.

– Понятно… – произнес он.

– Можно узнать, как найти этого?.. Ну, который ее… – спросил Кабан.

Баджос расстелил подстилку, усадил Рину, взял за руку, не мигая, смотрел в лицо.

– Его нет в Москве. Он уехал, – наконец сказал Баджос.

– И это все? – разочарованно спросил Кабан. – Больше ничего ты не можешь добавить?

– Больше ничего.

«Темнит», – подумал Кабан. И уточнил:

– Не можешь или не хочешь?

– Кабан, я тебе так отвечу. Баджосу не позволено делать людям зло.

– Ни хрена себе! Какое же это зло, если ты поможешь найти гада ползучего?

– Зло тебе грозит. Ведь ты собираешься отомстить за Рину…

«Во, дает колдун», – удивился Кабан. – Ведь никто из них не произнес ее имени.

– Не отомстить, а поступить по справедливости.

– Это ты так считаешь, – возразил Баджос. – Ты ему отомстишь, и через это придет к тебе зло. – Он еще раз повторил. – Мои духи не разрешают мне делать зло людям.

– Ну, спасибо твоим духам, – кипятясь, сказал Кабан. – Что же, пусть эта мразь живет преспокойно? Может, еще кого-нибудь изнасилует?!

– Ты не думай об этом. Настанет его час, ему придется отвечать перед духами. Он уехал, но от духов нигде нельзя скрыться.

– Так и скажем Рине, да? – не унимался Кабан.

– Ничего не надо ей говорить. Рину лечить нужно, – ответил Баджос. И пробормотал совсем для них непонятное. – Зеркало… зеркало… выстрел прозвучал… никто не слышал… Зачем в себя целилась…

– Какое зеркало? – тревожно спросил Медведь.

– Отойдите. И молчите. Я ее полечу.

Кабан и Медведь отошли на несколько шагов. Баджос стал манипулировать своим амулетом у нее перед лицом.

Через полчаса он вывел Рину из транса, поднял с подстилки, подвел не к Кабану, а почему-то к Медведю и сказал ему:

– Она поправится. Я буду лечить. Не оставляйте ее одну. А через семь дней привезите ко мне.

– Почему через семь? – спросил Медведь. – Мы можем и раньше.

– Раньше не получится.

– Спасибо, Баджос. Вот возьми, – Кабан протянул золотую цепочку, снятую в метро с пьяного попутчика.

– Нет, – Баджос вновь поразил ответом. – Не возьму. Была бы она твоя, может, тогда бы взял.

Кабан смутился.

– Через семь, говоришь? – пробормотал он.

– Да, – подтвердил Баджос. – И береги себя. Я попрошу духов, чтобы они тебя охраняли.

В вагоне, на обратном пути, Кабан спросил Медведя:

– Ну, как?

– Что?

– Черт его знает, верить этому – не верить?.. Но ведь после гипноза Рина без нашей помощи шла… И про цепочку Баджос догадался…

– Я верю, – ответил Медведь.

Оставив Рину на попечение Оленьки, Кабан и Медведь отправились работать в переход. Медведю не пелось, не игралось. Кабан тоже не мог настроиться. Вдобавок ко всему без аскера остались. Ощутимый материальный урон несли.

Ближе к ночи появились ветераны Афгана, в камуфляжной форме, с гитарами. У афганцев здесь не было постоянного места, но их на Курском уважали, когда они приходили, музыканты их как друзей встречали, без лишних слов уступали свою точку, давали мужикам заработать.

Афганцы установили плакатик, который гласил, что собранные средства пойдут на оказание помощи вдовам погибших воинов-интернационалистов. Эти мужики в камуфляжах пели только военные песни. Все их песни были суровые. Даже песни о солдатской любви. Прохожие были щедры к афганцам, редко кто пройдет, не положив на чехол перед плакатиком хотя бы несколько рублей.

Кабана тревожили эти песни. Он курил и слушал. Медведь тоже всегда слушал, однако сейчас его мысли занимала Рина. Она ему очень нравилась, но Медведь старательно скрывал свои чувства.

– Рина, ты все же поела бы, – уговаривала Оленька. – Хоть чуток поклюй чего-нибудь.

Рина молчала, отвернувшись лицом к стене. Оленька, не дождавшись ответа, вздохнула и сказала:

– Тогда мне одной придется. Жрать хочу, как сто китайцев.

Она принялась уплетать шаурму, запивая соком.

– Ты, Рина, меня послушай, – говорила Оленька, набив едой рот. – Конечно, жуть, что с тобой случилось… Но ты постарайся обо всем этом говне не думать. Просто отвлекись на что-нибудь другое. Что-нибудь хорошее… Вкусно, бля… Поешь, а?

Оленька облизала пальцы, добралась до жареной курицы. Она молотила челюстями, как машина, не переставая при этом рассуждать: