Мама и детский сад

Конечно, необязательно вести дневники. Главное — та душевная и духовная работа, которую эти странички отражают: от нее матери нельзя уходить. Дневник просто позволяет проследить процесс, если так можно выразиться, убывания творческих возможностей матери в общении с ребенком: на это не остается ни сил, ни времени. Захлестывают бытовые дела, отложить их трудно — тогда они накопляются. Второй, а особенно третий ребенок в бытовом плане многократно усложняет жизнь матери, свободного — своего — времени у нее остается все меньше и меньше, практически оно сходит на нет.

Какие там любимые дела, книги, а тем более театры и выставки, гости и встречи! Вот вторая причина усталости. Если первая—от чрезмерной перегруженности бытовой работой, то вторая (она посерьезнее!) — от невозможности делать то, что хочется, в том числе и в общении с ребенком, т. е. от неудовлетворенной потребности в духовном развитии. И чем больше развита в этом отношении женщина, тем губительнее для нее отсутствие свободного времени. Если бытовую перегрузку, недосыпание еще как-то можно компенсировать (хоть изредка заботливый муж даст возможность просто отоспаться и отдохнуть), то несвобода в удовлетворении духовной жажды чревата накоплением усталости, которую снять эпизодическими «глотками» не удается.

Есть еще и третья причина усталости — невнимание и неблагодарность мужа. Понять состояние и душевное напряжение матери отец может лишь тогда, когда останется вдовцом с несколькими маленькими детьми, когда свалится на него ежедневная забота не только о еде, одежде, чистоте, болезнях, но также и о детских обидах и ссорах, занятиях и увлечениях, друзьях и недругах.

Есть у Л. Толстого в «Анне Карениной» удивительные строчки, которые вызвали во мне чувство особой благодарности к автору. Речь в них идет о первых месяцах жизни Левина и Кити в деревне после свадьбы. Левин удивлен, что его молоденькая жена «ничего не делает и совершенно удовлетворена». Он «в душе осуждал это и не понимал еще, что она готовилась к тому периоду деятельности, который должен был наступить для нее, когда она будет в одно и то же время женой мужа, хозяйкой дома, будет носить, кормить и воспитывать детей. Он не понимал, что она чутьем знала это и, готовясь к этому страшному труду, не упрекала себя в минуты беззаботности и счастья любви, которыми она пользовалась теперь, весело свивая свое будущее гнездо» (часть 5, глава XV, полужирный мой.— Л. Н.). «Не понимал…» — да и поймет ли меру этого страшного (в смысле огромного) труда матери? И это в богатых дворянских семьях, где была прислуга. Нам ли с ними равняться? Хотя вспомним: и в небогатых, но интеллигентных семьях считалось само собой разумеющимся иметь в доме кухарку, няню при детях. Из-за того, что чурались грязной работы? Нет, конечно,— чтобы высвободить время матери. По-видимому, культурные люди давно поняли, что изнуренная, задерганная мать мало что сможет дать детям. Ей нужны помощники, взявшие на себя большую часть хозяйственных дел, чтобы она могла сосредоточиться на тех материнских обязанностях, где ее заменить не может никто.

Вернемся, однако, к нашему времени. Напомню, что условия жизни и первоначальная подготовка молодой мамы, автора приведенных выше страниц, более чем благополучны. И тем не менее УСТАЛОСТЬ стала подтачивать ее силы очень рано. Она породила раздраженность, сильное внутреннее напряжение и как следствие — срывы в отношениях с детьми, неадекватность ее реакции на их поведение, относительную поверхностность наблюдений, особенно заметную в сравнении с первыми записями — и понятно: когда же тонко вникать, когда вместе всерьез заняться не только стиркой и уборкой? И вот результат: в четыре с половиной года сыну «не хватает серьезных занятии и, наверное, общения со взрослыми». Он уже «рвется на улицу», ему нравится «быть не дома».

И это все — в благополучной семье! Чего же тогда ждать от неблагополучных?

Наконец я подошла к той фразе, которую оставила незаконченной в первой главе: «Матери категорически нельзя… у с т а в а т ь».

По-настоящему я это осознала, когда… ушла на пенсию. Казалось бы, одна гора свалилась с плеч, высвободилось столько времени, и я мечтала, что теперь-то я наконец и начитаюсь, и навышиваюсь, и в хор запишусь, и… АН нет, я уставала больше, чем когда еще и работала. В чем дело? Да просто я тогда не была «белкой в колесе», которой не вырваться из четырех стен. Перемена деятельности и обстановки — вот что меня спасало. Домашнюю работу, да еще при такой большой семье, как у нас (7—8 взрослых да 2—4 внука), вовек не переделать, она всегда в спину стучит. Но когда я работала, я с легким сердцем откладывала то, что может подождать или вообще не так уж важно. А тут весь день дома, ничего не отложить: ведь ты дома, а остальные работают. И остались мои мечты мечтами.