Мама и смысл жизни

И потому много лет назад я перестал вести внутрибольничные группы и сосредоточился на других видах терапии. Но каждые три месяца, когда в больницу приходят новые ординаторы, я сажусь на велосипед и еду из своего кабинета на медицинском факультете в психиатрическое отделение больницы, чтобы неделю работать на износ, обучая студентов ведению терапевтических групп для стационарных больных.

Вот и сегодня я за этим приехал в больницу. Но не мог полностью отдаться тому, что делаю. У меня было тяжело на душе. Всего три недели назад умерла моя мать, и ее смерть коренным образом повлияла на ход будущей встречи терапевтической группы.

Войдя в комнату, где должна была проходить встреча, я огляделся и немедленно заметил пышущие жаждой деятельности юные лица трех новых ординаторов психиатрического отделения. Как всегда, меня охватила волна нежности к студентам, и мне больше всего на свете захотелось что-нибудь им подарить: хорошо проведенное практическое занятие, поддержку преданного делу учителя, какую получал я в их возрасте от своих учителей. Но, оглядев комнату для встреч, я пал духом. Мешанина медицинского оборудования — стойки капельниц, постоянные катетеры, кардиомониторы, инвалидные коляски — напомнила мне, что это отделение для психиатрических пациентов, страдающих тяжелыми соматическими заболеваниями и потому особенно невосприимчивых к «лечению словом». Но еще хуже на меня подействовал внешний вид самих пациентов.

Они, все пятеро, сидели в ряд. Старшая медсестра вкратце описала мне их состояние по телефону. Первый был Мартин, пожилой человек в инвалидной коляске, страдающий тяжелой формой мышечной атрофии. Он был пристегнут к коляске ремнем и до пояса укрыт простыней, закрывающей ноги — бесплотные палочки, покрытые темной, словно дубленой кожей. Одно предплечье у него было плотно забинтовано и висело на перевязи; без сомнения, он перерезал себе вены на запястье. (Потом я узнал, что его сын, измученный и озлобленный тринадцатью годами ухода за отцом, прокомментировал его попытку самоубийства словами: «Даже это не смог сделать по-человечески.»)

Рядом с Мартином сидела Дороти, ставшая параплегиком год назад после того, как пыталась покончить с собой, выбросившись из окна третьего этажа. Она была в таком депрессивном ступоре, что едва могла поднять голову.

Потом шли Роза и Кэрол, две молодые женщины — анорексички, обе прикованные к капельницам. Их питали внутривенно, потому что они постоянно вызывали у себя рвоту; у них разбалансировался химический состав крови, а вес тела стал опасно низким. Особенно тяжело было смотреть на лицо Кэрол: тонкие, почти совершенные черты, но едва прикрытые плотью. Глядя на нее, я иногда видел лицо дивно прекрасного ребенка, а иногда — ухмыляющийся череп.

Последней была Магнолия, неухоженная, ожиревшая семидесятилетняя негритянка с парализованными ногами — этот паралич ставил врачей в тупик. Очки в толстой золотой оправе были починены кусочком пластыря, а к волосам приколот крохотный чепец из тонкого кружева. Представляясь, она поразила меня пристальным взглядом кремово-карих глаз и достоинством, сквозившим в ее южном говоре — мягком, протяжном.

— Мине очень приятно, докта, — сказала она. — Я много хорошего про вас слыхала.

По словам медсестер, Магнолия, которая сейчас спокойно сидела в своей инвалидной коляске, часто приходила в возбуждение и начинала рвать на себе одежду, ловя ползающих по телу воображаемых насекомых.

Первым делом я передвинул пациентов так, чтобы получился кружок, и попросил трех ординаторов сесть позади больных, вне их поля зрения. Я начал встречу, как обычно — постарался объяснить участникам, что такое групповая терапия. Я представился, предложил называть друг друга на «ты» и по имени, и сказал, что буду здесь еще четыре дня.

— После этого группу будут вести два ординатора, которых я назначу. — Я назвал и показал ординаторов.

— Цель группы, — продолжал я, — помочь вам узнать больше о ваших взаимоотношениях с другими людьми.

Я взглянул на эти человеческие руины — иссохшие ноги Мартина; ухмылку маски-черепа Кэрол; бутылки капельниц, вводящих Розе и Кэрол жизненно важные питательные вещества, которые те отказывались принимать через рот; мочеприемник Дороти, куда откачивалось через трубочку содержимое ее парализованного мочевого пузыря; парализованные ноги Магнолии — и собственные слова показались мне бессильными и глупыми. Этим людям нужно было так много, а «помощь во взаимоотношениях» казалась такой жалкой мелочью. Но что проку притворяться, будто группы могут сделать больше, чем на самом деле? Помни свою мантру, напоминал я самому себе: «Замахивайся на малое. Замахивайся на малое» — небольшие цели, небольшие успехи.