Мама и смысл жизни

— Скажите, Хэлстон, почему вы хотите прервать терапию? Кажется, мы только начали. Сколько у нас было сессий — три? — Эрнест Лэш пролистал страницы журнала, куда записывал пациентов. — Правильно. Сегодня — четвертая.

Терпеливо ожидая ответа, Эрнест глядел на серый галстук пациента, разрисованный какими-то инфузориями, на серый жилет с шестью пуговицами. Эрнест пытался вспомнить, когда он последний раз видел пациента в деловом костюме-тройке или галстуке с узором «огурцами».

— Доктор, поймите меня правильно, — ответил Хэлстон. — Дело не в вас; просто много всякого неожиданного навалилось. Мне сложно выкраивать время, чтобы приезжать к вам в середине дня… сложнее, чем я думал… это лишний стресс… парадокс, ведь я и начал к вам ходить, чтобы избавиться от стресса… И деньги, не буду отрицать, тоже играют роль… у меня сейчас не очень хорошо с деньгами. Алименты… три тысячи в месяц… а старший сын осенью начинает учиться в Принстоне… тридцать тысяч в год… ну, сами понимаете. Я думал уже сегодня не приходить, но решил, что надо выдержать приличия, что я вам обязан, что нужно прийти на последнюю сессию.

У Эрнеста из какой-то глубокой мозговой извилины вдруг всплыла поговорка его матери. Эрнест произнес про себя на идиш: «Geh Gesunter heit» («иди в добром здоровье»). Что-то похожее говорят, если человек чихнул. Но мать использовала эту фразу в насмешку, у нее она звучала больше как оскорбление — «уйди с глаз моих и больше не возвращайся», или «даст Бог, я тебя еще не скоро увижу».

Ну что ж, это правда, мысленно признался Эрнест. Я буду не против, если Хэлстон уйдет и больше не вернется. Я никак не могу заинтересоваться этим человеком. Эрнест хорошенько рассмотрел пациента — в три четверти, потому что Хэлстон все время избегал его взгляда. Длинное унылое лицо, грифельно-черная кожа — он с Тринидада, праправнук беглых рабов. Если в Хэлстоне когда и была искорка, она давно уже погасла. Он был весь тусклый — коллекция оттенков серого: седеющие волосы, идеально ухоженная эспаньолка с проседью, глаза цвета кремня, серый костюм, темные носки. И серая, застегнутая на все пуговицы душа. Ни душа, ни тело Хэлстона не озарялись ни единым проблеском цвета или оживления.

Geh Gesunter heit — уйди с глаз моих и больше не возвращайся. Но ведь Эрнесту этого и хотелось? «Последняя сессия,» — сказал Хэлстон. Хм, подумал Эрнест, звучит неплохо. Я ничего не имею против. Эрнест был сильно перегружен, завален работой. Мегэн, его бывшая пациентка, вернулась после перерыва в несколько лет. Две недели назад она пыталась покончить с собой и теперь забирала у Эрнеста огромное количество времени. Чтобы она не причинила себе вреда и не попала в больницу, Эрнесту приходилось встречаться с ней как минимум три раза в неделю.

«Эй, очнись!» — подтолкнул он сам себя. Ты терапевт. Этот человек пришел к тебе за помощью, и у тебя есть перед ним обязательства. Он тебе не очень нравится? Он тебя не забавляет? Он скучный, далекий? Зажатый, как устрица? Отлично; это замечательные данные. Используй их! Если он вызывает такие чувства у тебя, то, скорее всего, и у всех остальных тоже. Вспомни, почему он вообще пришел на терапию — из-за всепроникающего чувства отчуждения.

Очевидно, что Хэлстон страдает из-за диссонанса культур. С девяти лет он жил в Великобритании и лишь недавно приехал в США, в Калифорнию, как менеджер британского банка. Но Эрнест считал, что культурный диссонанс лишь часть проблемы — в этом человеке было что-то страшно далекое, отчужденное.

Ну хорошо, хорошо, сдался Эрнест на собственные уговоры, я не буду говорить «Geh Gesunter heit», даже думать этого не буду. Эрнест вернулся к работе, тщательно подбирая слова, чтобы вовлечь Хэлстона в процесс.

— Ну хорошо, я, конечно, могу вас понять, вы хотите снизить стресс, а не усилить его нехваткой времени и денег. Вполне понятно. Но все-таки, знаете, один момент в вашем решении меня удивляет.

— А именно?

— Ну, я ведь еще до начала наших сессий достаточно четко объяснил, сколько понадобится времени, и про расценки тоже. Никаких сюрпризов не было. Верно?

Хэлстон кивнул.

— Не могу пожаловаться, доктор. Вы совершенно правы.

— Значит, логично предположить, что есть еще какая-то загвоздка помимо времени и денег. Что-то насчет нас с вами? Может быть, вам было бы легче работать с чернокожим терапевтом?

— Нет, доктор, совсем не то. Лаете не на то дерево, по вашей американской поговорке. Цвет кожи ни при чем. Я ведь провел столько лет в Итоне, и еще шесть в Лондонской школе экономики. Там очень мало чернокожих. Я вас уверяю, если бы я ходил к чернокожему терапевту, это ничего не изменило бы.

Сделаю последнюю попытку, решил Эрнест, чтобы потом не упрекать себя в небрежном отношении к профессиональному долгу.